Степан наступил кому-то на руку. В ужасе отпрыгнул. Заворочалось тело, исторгло ругательство – вполне литературное и дикое в подобных условиях. Костлявая рука отогнула тряпье, обрисовался череп, обтянутый кожей, коростами и клочьями седых волос. На участке, отчасти вентилируемом, мы набрели на группу людей, сидящих у догорающего костра. Они меланхолично смотрели на огонь. Поднялся, опираясь на клюку, мужчина – седовласый, лохматый, в относительно сохранившейся фуфайке, уставился на нас настороженно из-под кустистых бровей.
– Не стреляете, значит, с миром, – проговорил он надтреснутым голосом.
– Транзитом, уважаемый, – объяснил я. – Пошлину за проход не берете?
– Возьмешь у таких, как вы, – усмехнулся мужчина. – Присаживайтесь к костру, люди, поговорим, расскажете, что в мире творится. Вы же не спешите? Поезд не уходит?
Под словом «мир» подразумевался, очевидно, Каратай. Речь пожилого мужчины звучала интеллигентно. Но стоило ли удивляться? Не знаю, почему мы остановились (Виола была категорически против), сели к костру. Поколебавшись, я развязал мешок с остатками еды. Сидевшие вокруг костра чумазые оборванцы – а это были большей частью женщины – насторожились, занервничали. Подползла какая-то малышка, уставилась на меня слезящимися больными глазами.
– Не давай им еду… – цедила сквозь зубы Виола. – Им твоя еда – как слону дробина, а нас выручит…
– Эх, подруга, – патетично произнес Степан, – нет у тебя в сердце божественной любви.
– Тоже мне, новость, – фыркнула Виола и отвернулась. Я заметил, как она покраснела.
Вываливать продукты на «стол» было бы форменной глупостью. Я рвал куски мяса, вкладывал в тянущиеся длани. Это напоминало разбрасывание милостыни в нищем индийском квартале. Люди возбужденно рычали, жадно ели, вновь тянули руки. Подходили другие. На всех, понятно, не хватало. Виола вознамерилась проглотить свою долю, но подползла одноногая старуха с практически лысым черепом и протянула костлявую ладошку. Виола чуть не поперхнулась, побледнела, быстро сунула старухе свою порцию и вперила взор в землю. Несложно догадаться, что нашей компании еды не досталось – хотя мы достаточно набегались и были жутко голодны. Жадные руки «беженцев» выворачивали пустой мешок, люди разочарованно стонали. Алчущие взоры обратились ко второму мешку. Бледнеющий коротышка жадно прижимал его к себе. Насколько я помнил, там оставались две початые бутылки рома.
– Ну, уж извините, только после меня, – изрек коротышка, быстро выхватил бутылку, отвинтил крышку, выпил залпом граммов двести, а остальное бросил на растерзание толпе…