Помалу стали приучать рекрутов к службе: стоять в строю шеренгою и в затылок, это, вроде как, и понятно, а станут в ряд – одни на пол сажени туда сюда разбредутся, другие теснятся – не продохнуть.
А ходить в ногу так и вовсе ни у кого не получалось: кто на пятки впереди идущему наступает, кто в спину тыкается, чуть до драки не доходило. Начали учиться поворачиваться в строю, сначала на месте, старый солдат инвалид как только не чертыхался, а то смеяться начинал, аж слезы текли, но никого не наказывал и всерьез, с сердцем, не ругал и подзатыльники раздавал нечасто.
Еще наставляли рекрутов соблюдать присягу и исполнять законы и военные положения.
По утрам новобранцев строили и перекликали по фамилиями именам, вечером, перед тем как развести ко сну, процедура повторялась. Приучали откликаться четко и без задержки, в строй ставили по росту, каждый должен был свое место запомнить и не путаться, с места на место не перебегать.
«Как службу начнешь, – напутствовал Ивана старик инвалид, – так она и покатится. Оправдаться всегда трудней, легче не оступаться». Эти слова крепко запомнились, и служба – увидим мы, – хоть суровая и опасная, не сломила моего прадеда, не ожесточила.
Итак, прошли положенные на подготовку партии дни, списки новобранцев составлены по форме и проверены, маршрут по Симбирской и Саратовской губерниям до первого отдыха выверен, в каких деревнях ночлег – определен и партийному офицеру известен в точности.
Ивана вместе с другими симбирскими рекрутами привели к присяге, теперь за каждый проступок они отвечали, как нижние чины армии – это им быстро втолковали солдаты внутренней стражи, которые их охраняли. (Среди стражников оказались и штрафованные, озлобленные наказаниями за проступки и просто люди никчемные, потому и не попавшие в армейские части. Они и должны были сопровождать партию.)
Саму присягу Иван почти не запомнил, но отдельные слова в памяти остались: «Всемогущим Богом обещаюсь и клянусь Великому Государю Николаю Павловичу не щадя живота своего служить, чинить послушание, поступать как честному солдату». И потом, в дороге, и в резервном батальоне не раз услышанная, через годы самим прочитанная, помнилась присяга Ивану Арефьеву вся, целиком, до самой смерти.
Партийный офицер – поручик принял партию, проверил еще раз документы, сверил списки. В полтора десятка саней запряжены лошади, построены рекруты, солдаты внутренней стражи, сопровождающие партию, вновь приглядываются к ним. Наконец, загружен сундук с деньгами и документами и… Зимнее солнце еще не взошло, а команда, повторенная унтером, звучит громко и протяжно: «Па-а-ше-о-л!» Рекруты в сопровождении семи десятков солдат охраны двинулись в долгий путь.