У Рузвельта было какое-то отношение к Америке, он ее любил, он что-то в ней ценил. Он был готов на какой-то подвиг во имя нее.
А здесь только «я». «Я» на первое, на второе и на десерт. Для Обамы есть Обама, и только он, ничего больше в мире не существует. Есть одна ценность — он сам.
Американский политический класс не знает, что ему делать. Он, как очень жестокий, еще очень сильный и больной зверь, припертый к стенке, не знает, что ему делать.
И есть еще проблема ресурсов.
Норвегия — это место, где ресурсная проблема решается, как это ни покажется странным на первый взгляд, на манер, сходный с тем, как ее решал Каддафи. Норвегия достаточно прочно держится за ресурсы как за источник общенародного благополучия, а это криминальная позиция для международных сил, которым нужно эти ресурсы захватить, а страны ограбить. И это касается отнюдь не только стран третьего мира. Это касается всего мира, всех ресурсов.
В этом смысле произошедшее говорит нам об очень и очень многом.
Как в своих деталях, из которых вытекает, что это, конечно, организованная, большая спецоперация, а не действия одиночки-безумца.
Как в том, что касается простых смыслов произошедшего: нарушена стабильность Европы в одной из точек, где эта стабильность была наиболее высока.
Как в идеологическом плане — это сделали неонацисты. Они так крупно на территории Европы не работали очень и очень давно. Восстановлены, видимо, не только все структуры «холодной войны», как честно признаются нам ведущие деятели спецслужб Соединенных Штатов Америки и ведущие политики США, восстановлены и все структуры, работающие в режиме стратегии напряженности.
Дальше речь идет о политэкономическом смысле произошедшего: нельзя более держать овец в таком сытом состоянии, нельзя, неэффективно, нет смысла и нет возможности.
Нельзя, чтобы Европа бросала вызов Соединенным Штатам, она не должна быть оазисом спокойствия. А значит, она станет оазисом беспокойства! И это легко делается — вот так, как это было сделано в Норвегии! Это ведь еще и обучающий пример: «делай, как я».
Человек, который спокойно ждал, пока его возьмет полиция, написал 1200 страниц по поводу своих целей. Он изготовился заранее, он все продумал, он абсолютно холоден. И он не один, то есть настолько не один, что дальше некуда.
Значит, все это в целом вписывается в картину турбулентности.
Но вот здесь мне хотелось бы у всех любителей практической политики попросить извинения за то, что я сейчас рассмотрю еще один уровень, который для людей, чувствующих значение сложного и тонкого в политике, может, является и основным, но кому-то это может показаться не имеющим прямого отношения к делу.