Дабы выветрить беспокойство, решил пройтись пешком. В сквере у скамейки ныл золотушный мальчик. Только этого не хватало. Окинув взглядом окрестности, Аркин не обнаружил ни намека на родительскую опеку. На вопрос «Где мама?» мальчик неприветливо икнул и разочарованно оглядел наметившегося опекуна. Наверняка ларчик открывался просто, для подкидыша ребенок великоват, а для пострела, удравшего от бабушки, — слишком мал. Но выводок с колясками ребенка не опознал. Не падая духом, Аркин побрел по аллее, взяв ревуна за теплую недоверчивую ладошку. Потом — обратно. Ответа не было. Похоже, дитя упало с неба. Антоша потихоньку его обаял и закрепил симпатию бананом, который был обстоятельно съеден вместе с соплями. На сем Аркин начал раздражаться и недоумевать, в кого же он такой чадолюбивый и почему мальчонка достался именно ему. В театр он уже опаздывал, как заполярный доктор к чукотскому оленеводу в связи с нелетной погодой, а дитя в бюро находок не сдашь. Идти к людям в форме тоже совестно, ибо смахивает на предательство: неужто он сам не разберется с такими пустяками и сбагрит дитя в казенный дом? И наконец, было бы слишком рискованным шагом заявиться в театр с ребенком. Если особа с юмором, она, конечно, все поймет, но в таком случае ее юмор должен быть столь неисчерпаем, что, пожалуй, исключал бы сомнительную радость от их случайной встречи. Выходит, надеяться на женскую снисходительность Аркину не приходится, и вообще он выдохся и подустал за сегодняшний день. Не покидало ощущение, что внутри головы обосновался маленький кегельбан, где беспрестанно что-то катится и падает. Для устранения таких побочных эффектов редактирования мира не мешало бы треснуть кофеечку, но это опять потеря времени, а между тем в поиске родителей найденыша Аркин ничуть не продвинулся. У ближайшего кафе молился за здравие посетителей нищий. Если в его шляпу изредка падала монетка, он принимался благодарственно сипеть на два тона выше прежнего. Посему его старались милостыней не радовать. Впрочем, чумазое лицо никоим образом не выражало разочарования. Зато Антон растревожился не на шутку: чужие несчастья начинали надоедать из-за назойливой и успевшей прижиться привычки без разбора совать в них свой нос. Аркин начинал скучать по своему еще недавнему здоровому цинизму и легкому равнодушию к окружающим безобразиям, экономившему столько драгоценной жизненной энергии организма.
Без энтузиазма пожелав клошару благоденствия (насколько это вообще было возможно), Аркин постарался поскорее забыть о нем. Но как бы не так: минут через десять подавальщица-вытиральщица, сунув руки в фартук, вышла покурить на крылечко и тут же вскрикнула: «Надо же! Помер…»