Поэтому на следующий день, который, как вскоре выяснилось, совпал с днем увольнения Ходынина с птичьей кремлевской службы, Витя в два часа дня, и без всяких помощников, поехал к Государственному историческому музею.
Под кремовую воловью шкуру он надел линялый френч. Ноги обул в кирзовые сапоги. Нашел и, кашляя, раскурил черную от копоти трубку.
– Лениных-Горбачевых-Ельциных у ГИМа – пруд пруди! А сто́ящего Сталина нет как нет!
Перед тем, как народно актерствовать у ГИМа, Витя не удержался и доехал до Китай-города. Он бросил машину у бывшего здания Минкульта, а сам – знал потаенное место – спустился к Москве-реке.
Воспоминания о ледяной купели не забывались, они будоражили опасностью, манили смертельным риском!
И хотя весна по-настоящему еще не начиналась, по освобождающейся от оков реке в сторону Черноземной России и дальше в Азию плыл колотый лед, плыли гигиенические пакеты, обрывки плакатов, сломанные веточки мимоз.
Вдруг в мутно-коричневой, с зеленоватыми пятнышками воде мелькнуло что-то пронзительно-синее. Витя по врезанной в гранит крохотной железной лесенке спустился к самой воде. Повиснув на лесенке, как обезьяна, стал ждать.
Захваченные волнами контркультуры, по реке продолжали плыть куски пенопласта, попсовые программки, обрывки дурацких плакатов и глянцевых журналов.
– «Эноб», – прочитал Витя одну из глянцевых обложек и тихо запечалился.
Внезапно поравнялся с Витей и поплыл себе дальше синий колпачок, который Ходынин когда-то напяливал на голову пустынной птице.
Следом за колпачком показался и сам пустынный канюк. Но не весь. Только голова и лапки: ловко, наискосок, по-ресторанному отделенные от соколиного тела, вложенные в прозрачный, вздувшийся от речного воздуха пакет, прикрученный проволокой за кончик к неширокой доске…
Давясь слезами и глотая соплю, Витя всем телом потянулся к воде. Свисая с лесенки и не зная, что делать дальше, он ревел, как дурак. Потом, изловчившись, вынул из кармана сталинскую трубку и зашвырнул ее в воду, в том направлении, где все еще виднелись колпачок, голова и канючьи лапки.
Трубка вмиг утонула.
Захлебываясь непристойными словами, но в то же время крепко удерживая одной рукой лесенку, Витя другой рукой стал сдирать с себя воловью шкуру. Содрав, зажал ее меж колен, а френч, с огромным трудом, но тоже с себя снятый, скомкал и бросил вслед за трубкой в воду.
Френч поплыл горбом.
Догнав через минуту отрубленные лапки и голову, он закрыл их совсем.
Вечером в рок-харчевне Витя рассказал про синий колпачок, голову и лапки Ходынину. При этом трижды напомнил: пустынного канюка украл он, Витя!