– Не волнуйся, милая. – Ирина Владимировна присела на край ванны и погладила Соломина по голове. – С кем не бывает, это даже хорошо, что такой нежный. Мой бы так! Не дождешься от моего космонавта прояснения. Сколько бы ни выпил, все как в бездну, безвозвратно. Давай-ка лучше пойдем отсюда, не будем мешать, дело это интимное; а мы лучше поговорим с тобой.
– Не стану я говорить, – сказала Катя, выходя из ванной и прислушиваясь к стонам Соломина. – Не время.
Наконец шум воды в ванной стал перемежаться жуткими звуками: Соломина выворачивало наизнанку, и он стонал от слабости.
Когда всё закончилось, Соломин стал мыть ванну.
«Что ж теперь мне делать? – думал он. – Позорище какое, как я был гадок и мерзок. Спрятаться, с глаз долой… Впрочем, надо держать удар…»
Он умылся, почистил зубы, посмотрел в зеркало и, радуясь чувству легкости, вышел из ванной.
– Простите великодушно, немного не рассчитал, – произнес и осекся. В гостиной никого не было, а на галерее был зажжен свет и за стеклом в плетеных креслах сидели Катя и учительница. – А вот и я, – сказал он, выходя на галерею; ему стало больно, когда он заметил, что Катя не глядит на него и выражение ее лица исполнено беспощадного равнодушия. – Что-то мне как-то вдруг нехорошо сделалось, наверное, отравился чем-нибудь в обед…
– Оклемался? – сказала приветливо Ирина Владимировна. – А мы тут полуночничаем.
– Спать пора, – сказала Катя.
– Всё, всё, всё, – подхватилась Ирина Владимировна. – Ухожу, ухожу…
Проводив учительницу, Катя налила себе виски и, выпив залпом, понемногу разговорилась с Соломиным. Здесь, на защищенной от ветра галерее, горел и грел раскаленный газовый зонтик; высокая луна, отчетливо пробивавшаяся из-за облаков, мертвенно освещала черный сад внизу, далекие холмы за ним, и у самого горизонта, где уже виднелось чистое небо с перистыми засеребренными облаками, блестел стальной изгиб реки. На галерее были расставлены на полу эскизы, которые сейчас своей яркостью, летними цветами и просторами согревали взгляд. Катя стала рассматривать их, и Соломин следил за ней, пытаясь по тому, как долго она останавливалась на той или иной картине, догадаться о ее впечатлении.
– Тебе что-то нравится? – спросил он.
– Вот пруд этот с мостиком и кувшинками ничего. Люблю кувшинки.
– Они медом пахнут, я тебе сорву непременно, – отвечал растроганный Соломин.
– Медом?
– Сладко пахнут, такие ароматные, что даже осы на них садятся, чтобы полакомиться нектаром. – Соломин замер от желания, вдруг охватившего его, когда Катя закурила и, выпустив дым, посмотрела на луну. Пряди дыма потянулись над ней, и с ними вместе поплыл лунный свет, а в потемневших глазах ее зажегся черный огонь.