– Да что такое ты говоришь? – закричал Дубровин. – Эта девушка давно бросила употреблять отраву. Как ты смеешь!..
– Бросьте, Владимир Семенович, вы же медик, мы с вами понимаем, что наркоманы бывшими не бывают. Мне один такой пользователь, знаете, как описывал действие героина? Он сказал: «Представь, что твой давно умерший горячо любимый отец крепко прижимает тебя к себе, к самому сердцу…». Помяните мое слово – она сорвется, если уже не сорвалась, и приведет в наш благословенный край чуму. Хорошо, здешние наркоманы уже вымерли все, но теперь с ней новая волна хлынет. И пока не поздно, требуется компанию эту, маляра и ведьму, обезвредить.
– Что ты несешь?! – пробормотал Дубровин. – Отец Евмений, гляньте-ка на него! Да ты, Яков, с катушек слетел!
– Я не знаю еще, как именно это осуществить. Но было бы логично потребовать от него продать дом и отбыть восвояси. Я не знаю, возможно ли в его случае перевоспитание? Как вы думаете, святой отец, вы сможете выгнать из него беса глупости и чванства?
– Человека нельзя исправить, пока он сам того не захочет, – сказал священник. – Вы стараетесь исправить жизнь отрицанием. Болезнь сустава не лечат с помощью ампутации… Да и горячность ваша говорит больше о вашей симпатии, чем об истинном положении…
– Уж позвольте мне свои симпатии оставить при себе. Я предельно объективен.
– Чайку еще? – спохватился Дубровин, протягивая священнику через стол чайник; отец Евмений подал чашку навстречу. – А ты, Яков, вместо того чтобы помочь человеку, требуешь от него сгинуть!
– Уехать ему было бы лучше. Чемодан, вокзал, Париж… Он же любит по Европе кататься. А ей – взять метлу и улететь.
Отец Евмений не сдержал улыбки и перекрестился, глядя на Дубровина, который стоял, качаясь из стороны в сторону, похоже, не соображая, куда поставить горячий чайник.
– Перестанем, Владимир Семенович, ты прав, довольно об этом, – сказал Турчин. – Но помни: смех, порожденный сатирой, облегчает, но не избавляет. Милосердие никто не отменял, но нынче очевидна необходимость рождения и развития нового антропологического типа, способного на сверхъестественную, еще не виданную жертву…
– Давно ли Ницше читали, Яков Борисыч? – осведомился яростно Дубровин.
– Ницше здесь ни при чем. Я говорю о новом типе святости, о новом типе сверхгероя, который сейчас, как никогда, становится востребован человечеством – из-за безысходности. В общем-то, это и есть признак мессианской эры, когда создание нового человеческого типа оказывается необходимым условием выживания цивилизации…
– Вы свою анархическую агитацию бросьте! – сказал Дубровин. – Грош цена вашим бесчеловечным теориям! Выеденное яйцо и то дороже стоит. Скажу вам вот что: вы прекрасный врач и развитая личность, но вас отравил Чаусов. Да, лично Григорий Николаевич! Я не знаю, как это приключилось и почему сам Чаусов никогда не договаривался до подобных дерзостей, но и он бы, я уверен, остерег вас от избыточных интерпретаций своего учения.