В это раз для них это было больше, чем простое чувство радости жизни. Она остро ощущала себя по-особому живой, как будто находилась под электрическим напряжением, как будто вокруг нее не было никаких темных теней. Первый раз в своей жизни она отдала себя полностью, абсолютно, содрав с себя слои, защищавшие ее самое сокровенное, явив свою суть опаляющему и целительному прикосновению требовательного желания — его и своего собственного.
Ее рука скользнула по его спине вверх, перебирая пальцами его густые черные волосы и с новым, невероятно острым чувством общности она ощутила мгновение, когда он пришел в себя и снова понял, где находится.
— Я тебя люблю, — пробормотала она, согревая дыханием его плечо.
Джош поднял голову, и у него перехватило дыхание, когда он посмотрел на нее. Ее глаза были широко раскрыты и бездонны, в них светился внутренний огонь, слишком глубокий и сильный, чтобы его можно было скрыть за загадочной поверхностью фиалковой радужки или затенить умело наложенным гримом.
Он приподнялся на локтях, потрясенный тем, что увидел и тем, что чуть было не сделал с ними. Если бы она сопротивлялась ему … Воспоминания преследовали его, как первобытное рычание в глубине глотки, и тело его дрожало от охватившего его напряжения.
— Рейвен … — Его трясущиеся руки нашли ее лицо. — Я мог сделать тебе больно. — Он вспомнил свирепость своего желания, силу, увлекшую его, и прикрыл глаза. — Я действительно сделал тебе больно.
Она подняла голову от подушки и очень нежно поцеловала его.
— Ты не сделал мне больно. Ты никогда не смог бы сделать мне больно, — прошептала она. — Разве ты не понимаешь, что я это знаю?
Он все еще был слишком потрясен, слишком расстроен своим падением в темные и дикие глубины, чтобы его можно было успокоить.
— Я хотел … Боже мой, я хотел всего. Я не подумал, что могу сделать тебе больно, я думал только о том, чтобы взять тебя. Чтобы быть уверенным, что ты принадлежишь мне.
Рейвен не думала, она просто откликнулась на мучительную тоску, прозвучавшую в его голосе. Нежно, чуть охрипшим голосом она сказала:
— Во мне было что-то холодное, что-то темное и одинокое. А сейчас его больше нет, Джош. Там была рана, такая глубокая, что в нее никогда не проникал свет, и ее невозможно было залечить. Но ты сделал это.
Он посмотрел на нее, вглядываясь в глубину этих бездонных жарких глаз, и увидел истину. Что бы ни случилось с ними, потребность в нем Рейвен была столь же острой, что и его в ней, и уверенность, которой так не хватало обоим, теперь укрепилась внутри них надежным теплом.