Снова и снова он вел ее к новым чувственным потрясением, ловя ртом ее безумные крики, не давая себе прийти к завершению. Он удерживал ее, когда она хотела заметаться, не давал ей освободить руки и прижать его к себе теснее. Он утолял ее голод, и все же оставлял ее в ощущении пустоты и боли, заставлял ее желать его со всепоглощающей жаждой, воспламеняющей ее нервы.
И когда он, наконец, начал двигаться у нее между бедрами, она могла только отдаться яростной дрожи, раскачиваясь вместе с его телом, ее освобожденные руки тянулись, стремясь обнять его, сильные ноги поднялись, чтобы охватить его. В ее голосе звучала дрожащая мольба, беспомощная, бессловесная, древнейшая. Он вонзился в нее одним грубым толчком, его твердое тело заполняло ее болезненную пустоту, пока она не почувствовала, как он пульсирует внутри ее, и крик ее не стал триумфальным.
Для Джоша мир сгустился, съежился, превратился в один узкий туннель, где никого не было, кроме них. Единственное, что осталось в его сознании, была она, ее тело, охватывающее его так тесно, так мягко, ее дрожащий голос, ее крики, сводящие его с ума, ее ногти, вонзающиеся в его спину как острые жала вожделения. Ад внутри него был тиглем, в котором плавилось все, кроме свирепого голода, который гнал его вперед.
На бесконечное мгновение он оставался неподвижен, удерживая себя глубоко внутри нее в состоянии, столь близком к взрыву, что он чувствовал собственную дрожь как перышки, щекочущие все до единого напряженные нервы его тела. С ее губ сорвался глубокий резкий стон, внутренние мышцы смыкались вокруг него в неожиданном экстатическом ритме, и он уткнулся лицом в ее шею, скрежеща зубами, пытаясь сохранить контроль над свирепым удовольствием так непосредственно ощущать ее освобождение.
Но его тело в отчаянном порыве обрело собственный ритм. Он перехватывал ее задыхающиеся крики, его губы жарко и свирепо охватывали ее рот со всей силой и мощью утраченного самообладания и безоглядной потребности. Она вбирала его всего, и шелковистый плен ее тела усердно подталкивал его к необходимому обоим взрыву.
Его тело пронизала дрожь, когда он вторгся в нее, и невыносимое напряжение лопнуло, посылая взрывные волны чувства, которое, казалось, на миллионы световых лет больше, чем просто удовольствие. Он умирал…нет, он жил — напряженно, неистово … разрываясь в своей неподвижности между смертью и жизнью и насыщением голода слишком первобытного, чтобы иметь название.
Он лег на нее всей тяжестью. Его грудная клетка вздымалась от глубокого прерывистого дыхания, его измученное тело по-прежнему требовало чего-то. Лицом он уткнулся ей в шею. Рейвен держала его изо всех оставшихся у нее сил, лаская могучие блестящие мускулы его спины неудержимо трясущимися руками.