В притоне было темно. Никто не встретил чекистов. Они пошли на голоса, доносившиеся из комнаты в конце коридора.
— Не дергайся, падла! Замри, паскуда! Не то врежу по кентелю, враз откинешься! — уговаривал заросший бородатый мужик кого-то на полу. Его он придавил одной ногой. Наступил грязным сапогом на горло и убеждал: — Дыши, покуда не совсем достал. Здесь я пахан! И таких, как ты, вонючий пидор, пачками мокрил. Хавай дерьмо свое и лижи ходули, что не кинул тебя, козла, к шпане нашей! Огуляли б в очередь! Иль, как это нынче ботают, оприватизировали твою жопу для русского хрена! Им ведь все едино, кто ты есть, мурло хорячье! Но с пробитой сракой тебя даже в сявки не взяла бы ни одна уважающая себя «малина»!.. Фартовать надо по закону. А коль его не держишь, кой с тя вор? Ты есть выблядок старой потаскухи, сучий ососок, отвалившийся хрен гнилого пидора! Усек? Иль уже откинулся?
Увидел Потапова:
— Нарисовались? Так и быть, отдаем вам падлов. Хиляем, кенты! Мы свое сделали, — пошел к двери Сивуч не оглядываясь. За ним трое фартовых, пряча лица от чекистов, нырнули в дверь.
Вся банда Левана через несколько минут покинула притон. И вскоре все восемнадцать были доставлены в тюрьму.
Лишь глубокой ночью Потапов узнал от Егора все подробности задержания банды.
— Я сначала к своим возник. К Сивучу! Кайфовый пахан… Он сам уже в дела не ходит. Непруха на хвосте повисла. Здоровье подвело. Мешок с купюрами в банке взял. Взвалил на горб. Да так и встал раком. Ни разогнуться, ни хилять, ни дышать… Радикулит! Северный коэффициент, так мы эту хворь называем, одолел в минуту. Все кенты слиняли, а Сивуч, как памятник, раскорячился! И бабки на спине!
— Чего ж не бросил? Убежал бы! — рассмеялся Сашка.
— Бросить деньги? Да ты что? Из него скорее душу вышибешь, чем бабки отнимешь. Он в них зубами вцепился! Стольники! Пачки! Мильёны! Он усирался, но не скинул! Думал, отпустит! И отпустило, когда охрана банка по тыкве ему резиновой дубинкой съездила. Ну да хрен с ним! Червонец погулял на Колыме! Не впервой. Дал зарок в дела не соваться. А тут я подвалил. Он с кентами бухал. Давай их фаловать в дело, чтоб Левана взять. С час уламывал. Упирались. Не по кайфу было. Знали, грузинов много. Все из себя. Не слабаки. Старья нет. А наши — одна плесень. Кому пофартит в таком деле? Я напер, мол, крыша есть, навар, что возьмете, весь ваш. Ну и уломал! Послали сявок, чтоб пронюхали, где Леван прикипелся? Те его у Софки надыбали, когда грузины девок подмяли. Вздумали натешиться, а уж потом свое сорвать. На том мы их и накрыли. Ихнего стремача враз взяли. Он, козел, время даром не терял. Уволок в коридор Дуняшку. Самую сдобную, клевую пташку. Она Сивучу по кайфу пришлась. А тут черножопый решил ее натянуть. Сявки когда вякнули про то пахану — ровно кто окурок в зад вогнал. Взревел Сивуч медведем. Хмель с колгана мигом вышибло. И попер в бардак! На кентов не глядел. Враз посеял, что грузинов больше. Радикулит на хазе кинул. Мы за ним еле успевали. Тут уж и про тебя забыл. Влетел в бардак, аж стены дрогнули! И первым стремача припутал. Он уже натешился с Дунькой. Пахан его за тыкву своей клешней сграбастал. И от потолка на пол кинул. Хотел, как клопа, размазать ходулями. Да Дуняшкин крик услышал. Ее Леван поиметь собрался. Уже подмял. Но девка вывернулась. Он ее загнул в коромысло. И только хотел приноровиться, Сивуч возник. Дунька враз под койку шмыгнула, Леван к окну. Но от Сивуча еще никому слинять не удалось. Припутал за самые что ни на есть… За них с подоконника сдернул. Леван так вопил, что локаторы заложило. Видно, думал, что без мудей остался. А Сивуч ему кляп вогнал. Остальных мы взяли. Кого как…