Разгоряченную спину щекотнул неприятный холодок, Том чуть шею не свернул, так резко обернулся. Напротив двери с грифонами чернел провал коридора, ни один даже самый крошечный огонек не освещал его. Из темноты веяло сквозняком, будто в конце коридора была открыта дверь в царство Госпожи Зимы. А может быть иной госпожи… и иного царства…
— Идти дальше, – вспомнил Том. – Паж сказал, идти дальше… Не сворачивать.
Он с великим трудом поставил себя на ноги, те, словно киселеобразные, не желали держать. Шаг за шагом он удалялся от разъяренных животных и комнаты, что те стерегут. Что послужило причиной раздора чудовищ, осталось загадкой, ответа на которую Том не желал знать. Возможно, грифоны спорили, кто преданнее охраняет тайник за дубовой дверью. Плечи сами собой передернулись, Том посочувствовал смельчаку, что отважится покуситься на сокровище грифонов.
Дальше коридор посветлел, под самым потолком затейливой мозаикой мерцали окна, собранные из разноцветных стеклышек. Серых стен как не бывало, их убогость скрыли огромные прямоугольные полотнища. Гобелены, а это были именно они, пестрили многообразием средневековых сюжетов, что воспевали бродячие сказители. Но, к досаде Тома, древние мастера, все до единого, ткали белого парнокопытного оленя с лошадиной гривой и винтообразно закрученным рогом на лбу.
— Да здесь же все гобелены с единорогами! – возмутился он. – Бездарности, друг у друга подглядывали что ли?
Единорог изображался в тихом лесу или в клетке из тонких прутьев, сражающимся с разъяренным львом или с людьми и их псами. Сияющую белизну животного оттеняли цветущие луга, по которым бежали серебряные ручьи. Нитки, которыми вышивались гобелены, в основном окрашивали в синий или красный цвета. Иногда к ним добавлялись серебряные и золотые нити.
Меж тем гобелены давали лишь слабое представление о благородстве и волшебной силе единорога, мастерам не удалось передать этого. Том с грустью вспомнил резьбу с грифонами, умелец создавший их был искусней. Или дело не в искусности, а в том какие изображаются чувства. Ярость описать легче, нежели великодушие, она проста. Ярость присуща каждому, и королю, и нищему.
Все же произведения ткачей настоящее чудо, вынужденно признал Том. Гобелены были достойны самых изящных дворцов, самой изысканной публики, но по чьему‑то допущению или по прихоти пылились в пустынных коридорах.
Так незаметно для самого себя Том дошел до лестницы, что вела на нижние этажи. Краем глаза он заметил, что далее по коридору был просвет, там угадывалась еще одна лестница.