Грейс понял, плеснул себе виски, потом вдруг ощутил желание закурить.
— Но я думал, ей самой хотелось, чтобы ты служил в полиции.
— Угу. А теперь наш график довел ее до ручки. Разве женщину можно понять?
— Ты умный, сообразительный, амбициозный, быстро продвигаешься. Разве она этого не понимает? Не знает, как высоко тебя ценит начальство?
— По-моему, ей на это дерьмо глубоко плевать.
— Возьми себя в руки, старик! Ты днем работал охранником, а три ночи в неделю вышибалой. Что тебе светило, черт возьми? Сам же мне говорил, что, когда у тебя сын родился, ты как бы прозрел. Не хотел, чтобы он признавался своим одноклассникам, что его отец — вышибала в ночном клубе. Хотел, чтоб он тобой гордился. Правда?
Брэнсон тупо смотрел в свой стакан, снова опустевший.
— Угу.
— Тогда я не понимаю…
— Я тоже.
Видя, что выпивка несколько угомонила приятеля, Грейс взял его стакан, налил еще на два пальца, снова сунул ему в руку. Вспомнил собственный опыт патрульного, свою долю семейных разборок. Любой полицейский ненавидит вызовы по «семейным проблемам», которые, главным образом, оборачиваются вторжением в дом, где отчаянно скандалят муж с женой. Как правило, один из них или оба пьяные и копу в лицо в ту же минуту врезается кулак или стул летит в голову. Впрочем, этот опыт дал Грейсу рудиментарное представление о семейном праве.
— Ты когда-нибудь плохо вел себя с Эри?
— Шутишь? Никогда. Никогда. Не может быть даже речи.
Грейс поверил, хорошо зная, что Брэнсон по натуре не способен жестоко обращаться с любимыми. В могучей туше прячется добрейшая, нежнейшая, деликатнейшая душа.
— Закладная на дом оформлена на тебя?
— На нас обоих. — Брэнсон поставил стакан и снова заплакал. Через несколько минут, когда слезы иссякли, сказал: — Господи Иисусе… Лучше б та самая пуля не промахнулась. Пускай бы попала мне в самое сердце, ко всем чертям.
— Типун тебе на язык.
— Правда. Я серьезно. Ничего не выиграл, чтоб мне провалиться. Она взбесилась из-за того, что я работаю семь дней в неделю по двадцать четыре часа, а в последние полтора месяца вообще не бывал дома. А ты называешь меня подкаблучником.
Грейс минутку подумал.
— Дом твой. Тебе он принадлежит не меньше, чем Эри. Даже если она на тебя разозлилась, из дома не выкинет. У тебя есть свои права.
— Угу. Да ты же знаешь Эри.
Действительно, весьма привлекательная дама под тридцать, с очень сильной волей, всегда твердо дает понять, кто хозяин в доме Брэнсонов. Пусть Гленни носит штаны, но его физиономия выглядывает из ширинки.
Почти в пять утра Грейс вытащил из комода какие-то простыни, одеяло, постелил приятелю постель. Бутылка виски и бутылка коньяку почти опустели, в пепельнице громоздилась куча раздавленных окурков. Он уже почти совсем бросил курить, увидев недавно в морге черные легкие заядлого курильщика, но долгая выпивка лишила его силы воли.