— Дорогой, — умоляла она, — скажи мне… расскажи, что случилось!
В ответ слышалось неразборчивое бормотание:
— Гольф… Она умерла… Меня не пускают домой… Полиция… Умерла… Ох, Господи Иисусе…
Она вдруг увидела перед собой горячий дымившийся сандвич, протянутый в окошечко лысым итальянцем, взяла его и, по-прежнему слушая, вышла на улицу.
— Меня подозревают… Я хочу сказать… Ох, боже, боже…
— Милый, я чем-нибудь могу помочь? Хочешь, чтобы я приехала?
Последовало долгое молчание.
— Меня расспрашивали… допрашивали… — захлебывался Бишоп. — Подозревают… Думают, будто я ее убил… Без конца спрашивают, где я был прошлой ночью…
— Ничего страшного, — заверила она. — Ты же был у меня.
— Нет. Спасибо, не нужно. Не стоит врать.
— Врать? — озадаченно переспросила она.
— Господи боже… Ничего не соображаю.
— Что значит «не стоит врать», дорогой?
По улице промчался полицейский автомобиль с включенной сиреной, заглушив его голос.
— Извини, не расслышала, — проговорила она, когда машина проехала. — Что ты сказал?
— Я им правду сказал. Поужинал с Филом Тейлором, своим финансовым консультантом, а потом лег спать.
После долгого молчания послышались рыдания.
— Милый, по-моему, ты кое-что позабыл. Что ты делал после ужина с финансовым консультантом?
— Ничего, — с некоторым удивлением ответил он.
— Эй! Понятно, ты в шоке. Приехал ко мне. Сразу после полуночи. Ночевал у меня, около пяти утра умчался, чтобы захватить из квартиры костюм и принадлежности для гольфа.
— Очень мило с твоей стороны, — сказал он, — только я не хочу заставлять тебя лгать.
Она застыла на месте. Мимо прогромыхал грузовик, следом за ним такси.
— Лгать? Что ты хочешь сказать? Это правда.
— Милая, мне не надо придумывать алиби. Лучше говорить правду.
— Прости… — Она вдруг растерялась. — Я тебя не совсем понимаю. Это и есть правда. Ты пришел пьяненький, мы вместе спали, потом ты в спешке убежал. Разумеется, лучше правду сказать.
— Да. Конечно.
— Так что же?
— Так что же? — повторил он.
— Ты пришел ко мне сразу после полуночи, мы занимались любовью, почти как сумасшедшие, а в пять часов ты ушел.
— Только этого не было, — сказал он.
— Чего не было?
— Я к тебе не приходил.
Она на секунду оторвала трубку от уха, взглянула на нее, потом снова прислушалась, на секунду подумав, то ли сама сошла с ума, то ли он.
— Ничего не пойму…
— Ну, мне надо бежать, — сказал он.