Во сне я услышал чей-то крик.
Высокий и пронзительный — словно ребенок звал на помощь.
Я тут же подумал о Билли — но нет, это был не его голос, его бы я узнал из тысячи. Я попытался открыть глаза, но мне это не удалось. И вдруг каким-то образом увидел его перед собой совершенно четко: это был мальчик, чуть старше Билли, сидевший в лодке. Хрупкий, с огромными темными глазами. Он скользил в своей лодке по черной зловещей воде, из которой кое-где поднимались кривые узловатые деревья, — словно грешная душа по водам Стикса. Контуры пейзажа были размыты, но центр виделся отчетливо — как будто порыв ветра ненадолго рассеял завесу тумана. Наши взгляды встретились. Мальчик протянул ко мне руки.
И тут я проснулся.
Было утро вторника. Я лежал под пологом картонного шалаша в темном тупике. В Майами-Бич.
Я вздохнул и почесал голову. Должно быть, это я кричал во сне. Мой собственный крик меня и разбудил.
Я встал и потянулся. Уже рассветало. Я пригладил волосы и кое-как отряхнул костюм, подозревая, что теперь он кишит блохами и другими насекомыми. Эта попытка хоть немного придать себе респектабельный вид была изначально обречена на неудачу.
Мое душевное состояние было на нуле, физическое — еще ниже. Радовало лишь то, что, по крайней мере, я провел эту ночь не за решеткой.
Но долго ли это продлится, Пол?
Сколько дней или даже часов пройдет, прежде чем ты там окажешься?
Я вышел из грязного тупика, предварительно сунув в карман бомжу, который по-прежнему не просыпался, двадцать долларов — самую крупную по номиналу купюру из тех, что у меня оставались.
В этот час в квартале было еще безлюдно. Некоторое время я шел куда глаза глядят, машинально опуская голову, как только навстречу мне попадался прохожий — я был уверен, что любой из них, проходя мимо меня, зажмет нос.
От меня воняло. Мне хотелось пить и одновременно — помочиться. Я был отвратителен сам себе.
В этот момент я отдал бы что угодно за возможность принять душ и переодеться, но понимал, что до этого еще очень далеко. На меня с новой силой нахлынуло отчаяние.
Ноги сами собой привели меня к ближайшему кафе с горящей вывеской — это оказался «Макдоналдс», открывшийся рано утром. Я потоптался на пороге, не решаясь войти.
Интересно, пускают ли сюда бомжей? Или меня сухо попросят выйти вон? Господи, как же я дошел до такой жизни, что всерьез обдумываю этот вариант?
Каждый новый вопрос порождал во мне внутренний конфликт, как будто мой мозг блокировал все попытки осознать реальное положение дел. На мгновение во мне вспыхнула жалость к моему недавнему компаньону, с которым мы вместе ночевали в хлипком картонном укрытии и которому я оставил двадцать долларов, даже не размышляя. Но в следующее мгновение я понял, что такое квазиблагородство было всего лишь проявлением жалости к самому себе — ведь раньше я никогда не интересовался печальной участью бомжей. Конечно, мне случалось оказывать им медицинскую помощь у себя в клинике, но о том, что представляет собой их жизнь, я никогда не задумывался. И вот теперь, оказавшись с ними в одной лодке, — неужели я рассчитываю, что кто-то сжалится надо мной?..