— Манчи? — шепчу я, засовывая туда голову.
И быстро оглядываюсь.
Мэтью с силой выдирает мачете из пола.
— Тодд? — говорит Манчи, напуганный и растерянный. — Тодд?
Мэтью идет к нам, идет тяжело и медленно, как бутто ему больше некуда торопиться, а впереди сплошной волной катится его Шум, не терпящий возражений.
У меня нет выбора. Я заползаю в закуток и выставляю вперед нож.
— Я уйду из деревни! Если вы нас не тронете, мы уйдем!
— Слишком поздно, — отвечает Мэтью. Он совсем близко.
— Вы ведь не хотите меня убивать! Я чувствую.
— Заткни пасть!
— Прошу, — говорю я, размахивая ножом. — Я тоже не хочу вам зла.
— Не убедил!
Он все ближе, ближе…
Откудато издалека доносится грохот. Люди бегут по улице и кричат, но ни я, ни Мэтью не оборачиваемся.
Я пытаюсь всем телом вжаться в закуток, но он слишком мал для меня. Озираюсь по сторонам: где же спрятаться?
Негде. Спрятаться негде.
Теперь решать моему ножу. Пусть даже он ничего не стоит против мачете.
— Тодд? — доносится из-за спины.
— Не бойся, Манчи, — говорю я. — Все будет хорошо.
Откуда мне знать, вдруг он поверит?
Мэтью почти рядом.
Я стискиваю нож.
Мэтью останавливается в метре от меня — так близко, что я вижу блеск его глаз.
— Джессика, — говорит он.
И замахивается мачете.
Я откидываюсь назад, заношу нож, собираю в кулак всю волю…
Но Мэтью мешкает…
Мешкает…
Я узнаю это замешательство…
И не теряю ни секунды.
Быстро помолившись — только бы они не были сделаны из той же резиновой дряни, что и канаты моста! — я одним движением перерезаю несколько веревок, скрепляющих вязанки силоса. Остальные веревки тут же рвутся, не выдержав тяжести, а я закрываю голову руками и как можно глубже вжимаюсь в закуток.
Гул, удар, «Ох!» от Мэтью, и я поднимаю глаза: его с головой завалило вязанками, только сбоку торчит рука, мачете валяется на полу. Я отшвыриваю его ногой и оглядываюсь по сторонам в поисках Манчи.
Он спрятался в темном углу за упавшими вязанками. Подбегаю к нему.
— Тодд? — говорит он. — Хвостик, Тодд?
— Манчи! — Вокруг темно, хоть глаз выколи, и мне приходится сесть на корточки. Хвост Манчи стал короче на две трети, всюду кровища, но — благослови Бог моего пса! — он все еще пытается им вилять.
— Ой, Тодд?
— Все хорошо, Манчи, — говорю я, плача в голос от радости, что ему оттяпали только хвост. — Мы тебя живо подлатаем.
— Ты, Тодд?
— Я цел, — отвечаю, гладя его по голове. Манчи прикусывает мою руку, но я не злюсь: это он от боли. Он лижет укушенное место и кусает снова. — Ой, Тодд!
— Тодд Хьюитт! — Женский голос со стороны главных ворот.
Франсиа.
— Я здесь! — кричу, вставая. — Все нормально. Мэтью сошел с ума…