Мария тогда не стала говорить сестре ничего – она вообще перестала с ней общаться. Старшая дочь Бороздиных знала, что осуждать людей нельзя, и понимала, что, ехать им или не ехать следом за отправленным на каторгу мужем, должны решать сами жены, но отделаться от обвинительных мыслей о Екатерине была не в состоянии. Ей просто был неприятен сам факт того, что сестра так легко отказалась от человека, которого, по ее словам, горячо любила и которому совсем недавно дала клятву верности.
И вот после разговора с отцом все встало на свои места. Мария, наконец, поняла, почему сестра поступила так со своим мужем – отец не оставил ей другого выбора, как теперь не оставил его и старшей из своих дочерей. И уже в самое ближайшее время о ней, Марии, будут думать и говорить все то же самое, что она думала о Кати. Причем думать так о ней будет еще и Иосиф.
Молодая женщина прекратила плакать, приподняла голову, а потом встала с кровати и подошла к окну. На улице была глубокая осень, и все вокруг было засыпано мертвыми опавшими листьями, когда-то ярко-желтыми и красными, а в последнее время непонятного грязного оттенка. Гороховский переулок, на который выходили окна демидовского дома, редко бывал совсем безлюдным, но теперь Мария не увидела ни одной живой души. Словно весь город вымер в тот самый момент, когда погасла ее последняя надежда когда-нибудь увидеть своего любимого.
Постояв пару минут у окна, глядя то на пасмурное небо, то на затоптанные прохожими листья, Мария Поджио вернулась к кровати, присела на ее край и закрыла лицо руками. Она больше не плакала, ее глаза были совершенно сухими. Она просто приучала себя к мысли о том, что уже с завтрашнего дня и до конца ее муж и отец ее ребенка Иосиф будет считать ее предательницей, отказавшейся от его любви и бросившей его ради выгодного брака с другим, и никогда не узнает, почему она на самом деле так поступила. А сама она всю оставшуюся жизнь будет жить с мыслью о его ненависти и презрении к ней.
– Зато он не умрет, его увезут в Сибирь, он будет жить в деревне и поправится. Он будет жить еще очень долго, – громко произнесла Мария вслух, уже понимая, что отныне эта фраза станет ее единственным утешением.
Глава XIX
Московская губерния, Сергиев Посад, 1836 г.
«У меня к тебе все чувства любви, дружбы, уважения, энтузиазма, и я отдала бы все на свете, чтобы быть совершенной, для того, чтобы у тебя могло быть ко мне такое же исключительное чувство, какое я питаю к тебе. Ты можешь быть счастлив без меня, зная, что я нахожусь с нашими детьми, а я, даже находясь с ними, не могу быть счастливой…» – уже, наверное, в тысячный раз перечитывала Анастасия Васильевна Якушкина старые записи в своем дневнике. Множество начавших потихоньку желтеть страниц было заполнено подобными фразами, полными тоски по навсегда разлученному с ней мужу Ивану Дмитриевичу и робкой надежды на то, что когда-нибудь они все-таки еще встретятся. Анастасия листала свой дневник, и с каждой страницей тоски становилось все больше, а надежды – все меньше.