Хранителя передернуло. Его душа наполнялась яростью, когда он думал о таких хозяевах жизни. Руки сжались в кулаки. С этим следовало что-то делать. Только вот что? Взгляд его остановился на листах великого немецкого художника, и мысли его приняли новое направление. После сцены в окне гардероба графика Дюрера стала вдруг казаться ему откровенно эротичной. Открытые до сосков платья дам-аристократок, демонстративные гульфики кавалеров… Нет, искусство никогда особо не задавалось вопросом, что можно изображать, а чего нельзя. Чего стыдиться, а чего нет. Это зависит от контекста (когда и где), норм и правил этикета в разных культурах и в разные времена. В одном обществе неприлично демонстрировать наготу, в другом — открытое лицо.
Федор Емельянович снял с полки большую папку. В ней неизвестный французский художник с поразительной точностью запечатлел утренний туалет французского монарха. Король совершал омовение и одевание в присутствии придворных. Спальня монарха выглядела местом совсем не интимным. В пробуждении его величества участвовала масса народу: куафер, камердинер, брадобрей и еще куча слуг, а главное — придворные, которые решали с королем свои текущие вопросы на протяжении всего таинства его туалета. Значит, нагота тогда никого не шокировала. Зато в те времена вмешаться в разговор было верхом неприличия! Вас могли счесть невежей и даже услать в провинцию.
«Нет, — подумал хранитель, — новым богатеньким до французских монархов далековато. Развратностью, пожалуй, уже догнали! А вот пониманием искусства — это вряд ли…»
Федор Емельянович собрал листы в папку и поставил на место. Сложил офорты Дюрера и тоже установил на полке в специальном футляре. Вспомнил о том, что нужно закапать глазные капли. В последнее время зрение стало подводить. Где же капли?.. Неужели по рассеянности забыл в зале? Поморщившись, он вновь прошел на презентацию. Бутылочка стояла на подоконнике. Он положил капли в карман и отправился домой.
Коньячная вечеринка все еще шумела. Уехали послы с женами и высокопоставленные чиновники с помощниками. Остались люди одного круга: бизнесмены, бизнес-леди, их жены, мужья и любовницы с любовниками. Осталась небольшая группа журналистов с операторами и режиссерами с разных каналов, пара телеведущих. Но все они уже закончили съемки и интервью и перешли к фуршетным наслаждениям.
Игры в зале продолжались. Испугав нескольких человек, ожила статуя Диониса с увитым плющом и виноградными листьями посохом в руке. «Это, конечно, артист, но какова натуральность!» — восхищались приглашенные. В зал стремительной походкой ворвался молодой коренастый блондин с широко раскрытыми, как для объятий, руками. С верхнего балкона раздались аплодисменты и восторженные взвизги: «Кусков! Михаил Кусков!!! Вау! Просим!» Там стояли юные балеринки в пачках, словно ожидая своего выхода. Они обрушили на кумира ворохи цветов. Михаил не собирался никого обнимать, этот широкий жест был необходим ему для начала арии из «Иоланты». Обведя глазами широкую залу и послав воздушный поцелуй девушкам на балконе, он запел, обращаясь к богине виноделия: «Кто может сравниться с Матильдой моей!»