— Кажется, я охотно съел бы бриошь от Бурбонне... Но вы поняли меня, Селеста? От Бурбонне.
И я отправилась на улицу Ром. Бриошь была подана на блюдце и подносе. Он отщипнул крошку и съел. Остальное поехало обратно.
Бывало и так:
— Селеста, мне хочется чего-нибудь шоколадного.
— Чего именно, сударь?
— Выбирайте сами.
Иногда я выслушивала подобные просьбы в десять, а то и в одиннадцать часов вечера и бежала на улицу Боэти в «Латинвилль», который, к счастью, не закрывался допоздна. Или вдруг ему хотелось варенья, сиропа, мороженого или каких-нибудь фруктов.
Фрукты я брала у Оже, на бульваре Османн, где летом и зимой всегда были самые лучшие. Обычно он просил грушу или виноград. Но с годами у него пропал вкус к свежим фруктам. Он ел иногда слабо подслащенный компот, который я должна была варить в точности столько минут, как он говорил. Чаще всего компот оставался нетронутым, а он говорил мне, словно скрывая свое разочарование:
— Дорогая Селеста, не знаю, что уж вы с ним сделали, но компот испорчен.
Мороженого ему хотелось обычно очень поздно вечером. После войны за ним всегда ездил в «Риц» Одилон, часто посреди ночи, когда г-н Пруст возвращался из гостей.
Один или два раза, не больше, он просил варенья и сироп.
— Покупайте у Танарда, на улице Сэз, за Мадлен. Матушка всегда брала только там.
Отведав чуть-чуть, он уже больше к нему не притрагивался. Как-то ему захотелось смородинного сока. Но стакан так и остался почти непригубленным. Я спросила:
— Вам понравилось, сударь?
Он поднял на меня глаза и сказал, вздохнув, с грустной, какой-то детской улыбкой:
— Не очень. Странное дело, Селеста. Раньше он казался мне вкуснее.
Питье было упрощено до предела. Каждый вечер я приносила на ночь бутылку эвианской воды. Раз откупоренная, она уже больше не употреблялась. Кроме своего кофе, он ничего не пил, особенно вина, ни капли, но иногда по внезапному капризу — немного пива. Молодой тогда писатель Рамон Фернандес соблазнил его свежайшим пивом в пивной «Липп» на бульваре Сен-Жермен. Во время войны я посылала туда на такси мою сестру, помогавшую мне тогда по хозяйству. Когда возвратился Одилон, он ездил за пивом в «Риц» уже с холодным графином. Это почти всегда было посреди ночи, и у Одилона на этот счет была договоренность с Оливье Дабеска, директором ресторана, который ради такого хорошего клиента разрешил Одилону входить на кухню, когда там уже никого не было, и самому брать пиво и лед.
В одной книге рассказывается, будто г-н Пруст за ужином в ресторане «Риц» пил шампанское и «проглотил жаркое из баранины». Это полнейший абсурд. Конечно, я не жила у него, когда он обедал и ужинал в городе, но не сомневаюсь, что и там он притрагивался к кушаньям и питью ничуть не больше, чем у себя дома. Возвратившись, он обычно перечислял мне содержание меню, но без вожделения, скорее как забаву и для удовлетворения своей постоянной потребности в узнавании вещей. И очень часто или сам, или отвечая на мой вопрос, говорил, что ничего не ел. Да и с чего бы ему есть там больше, чем, например, принимая у себя гостей?