Насколько мне известно, майор даже плакат толком написать не способен, а профессионального художника буквально учит, как ему портрет вождя сотворить. Коля терпит. Да и куда ему деться?
— А, Рембрандт пришёл. Здорово живёшь? — поприветствовал меня художник. — А ты чего не на стройке куманизма?
— Дорожкин, — прервал его начальник. — Мне в управление пора. Прекращаем работу.
— С удовольствием, гражданин начальник. Правда, на меня только что вдохновение накатило. Снизошло. Но придётся, как сказал поэт, наступить на горло собственной песне.
— И чтобы без меня ни единого штриха.
— Куда мне без вашего указующего и руководящего перста? Сие невозможно. Не будь вас, кто нас, неразумных, направит? Советское изобразительное искусство выродилось бы. И вообще перестало бы существовать.
— Или все портретируемые получили бы трубки в зубы, — съязвил в отместку начальник.
— Но пока лишь творец трубки получил в зубы, — парировал Дорожкин.
— Я через пару часов вернусь. Ни одного штриха!
— Не забудьте, — начал было Коля, но майор, уже в шинели, его перебил:
— Не забуду.
Начальник поспешно удалился, и Коля, всегда такой подчёркнуто-бодрый и независимо-весёлый, вдруг сразу сник, опустившись на стул.
— Как мне вся эта мышиная возня осточертела! Никакого просвета… Повеситься, что ли, Рязанов?
Мне показалось, что встать он себя заставил большим усилием воли.
— Но перед этим, — он нажал на слово «этим», — изловчиться бы и ко всем портретам фараона пририсовать трубки. А из них дым валит. Как из печей крематориев.
Неспроста о трубке намекнул бдительный начальник КВЧ. Разумеется, кому, как не ему, знать, за что клеймён его раб. Жизнь Дорожкина складывалась обычно до дня крушения. С детства любил рисовать. До войны окончил художественную школу. Так уж получилось, что в армии тоже был художником. Демобилизовавшись, молодой и неженатый, поступил в вуз, но не завершил образования. Нужда заставила наняться в городскую мастерскую худфонда копиистом. Его ироничный ум не мог не привести к катастрофе. А любовь к анекдотам определила будущую статью уголовного кодекса. Коля созорничал, пририсовав к парадному портрету величайшего вождя всех времён и народов, изображённого при всех регалиях, курительную трубку. Этой деталью, как позднее установило следствие, «антисоветски настроенный» Дорожкин пытался окарикатурить великий образ гениального продолжателя дела Маркса-Энгельса-Ленина.
Накануне художники мастерской устроили небольшую пирушку. На ней Коля и рассказал анекдот о потерянной трубке вождя. Виновных, как известно, тут же нашёл Лавруша, причём в хищении якобы признались многие, даже те, кого не было в то время на приёме у Сталина, а ещё несколько партийных лидеров готовы были признаться в «коллективном заговоре с целью похищения её» даже после того, как Сталин обнаружил у себя злополучную трубку в кармане.