Так вот, этот Николай Иванович, рука не поднимается написать так, как его все называли, — бывший майор, замполит батальона, всю войну прошёл, победу в Венгрии встретил. И пока о нём хватит, хотя не могу умолчать, что именно он (и только он) спас мне жизнь. Но это случилось через несколько месяцев. А сейчас Николай Иванович оглядел через кормушку камеру (его почему-то к нам не пустили). И я заметил, что очки у него с очень сильными линзами, возможно десятикратного увеличения.
— Гвардейцы, — произнёс он надтреснутым басом, — весточки из дому. Кто ждёт?
В камере поднялся гвалт. Многие устремились к двери. Но ближе всех оказался Обезьяна. Он и получал из рук культорга треугольники и конверты с письмами, причём Николай Иванович громко и чётко произносил фамилии. После очередной фамилии прозвучала и фамилия Биксин, однако произнёс её Лёха и почему-то письмо адресату не отдал, а продолжал держать в поднятой руке. Биксиным оказался Вася Сифилитик.
— Ну да и ебать тебя во все дыры, — обиделся он и лёг на своё место.
Письма быстро закончились, культорга о чём-то расспрашивали через кормушку, перебивая друг друга. Неожиданно и резко она захлопнулась — надзиратели, очевидно, решили, что их подопечные достаточно пообщались с лагерным проводником культуры.
Лёха с Васиным письмом вышел на середину камеры и, обращаясь ко всем, спросил:
— Сифилитику ксиву из деревни лукнули. Почитаем?
Послышались одобрительные крики.
— А ты, Вася, чего надулся, как мышь на крупу? — не обошёл вниманием Обезьяна и Сифилитика.
— А мне — до фонаря, — вроде бы равнодушно заявил Вася.
— Нет, ты, дурак деревенский, на меня смотришь, как Ленин на буржуазию, — прикапывался Лёха.
— Да пошёл ты на хуй! — отмахнулся Сифилитик.
— Не культурно выражаешься, а ещё — венерический больной, — пристыдил его Лёха.
Вероятно, многие догадывались, что чтение вслух затевается неспроста, и проявили к нему повышенный интерес.
Лёха на глазах у всех извлёк из уже разрезанного цензором конверта хрустнувшие, густо исписанные химическим карандашом листки, с шуршанием их развернул и приступил к чтению. За всем, что совершал Лёха, внимательно и настороженно наблюдал и Вася. Выходит, ему было не столь безразлично это послание.
Лёха зачем-то понюхал листы и объявил:
— Навозом несёт.
Вася стерпел и эту ремарку. Лёха начал:
— «Здрастуй, наш радимай Василёк!» — прочёл, запинаясь, первую строку Лёха, покачал головой и посетовал: «Ну и грамотеи! Все в Васю. Два слова связать не могут».
— «Здрастуй, родненький наш Васинька. Пишит тибе тётя Нюра, твоя хрёсная. Во первых строках свово писма разреши, радимай, передать привет от хрёснова дяди Ирофея, он чивой-то вовси плохой стал, редко с печи слазит, только скотине корму дать да напоить, а так толку от ево как мужика нету никакова…»