— Что там про проститутку Васину, читай дальше, — пожелал какой-то слушатель.
— «Она на тебя не в обиде, потому как посля тебя деушкой чесной осталася. Её наш фершал ветелинарный Никодим Петрович смотрел и в справке написал — што чесная деушка».
— Свистит она всё, сука! — гаркнул Вася. — Я ей целку сломал!
— Во что бздит![136] — сквозь коллективный дружный хохот пояснил Обезьяна.
— Ты фуфло гонишь![137] — заорал Вася и пошёл было на Лёху, сжав кулаки, — донял он его всё-таки, но Сифилитика тут же остановили. Теперь вся камера слушала Лёху с огромным вниманием.
— Братцы-босяки! — взмолился Обезьяна. — Это наглая клевета! Пущай любой почитает.
Несколько наиболее грамотных подскочили к чтецу, и указанная им строчка была повторена под всеобщее ликование ещё несколько раз.
— Да ты не туда совал! Шахна-то рядом, Вася! По суседству. А ты на колхозных кобелей насмотрелся.
Это уже начали глумиться над Сифилитиком другие сокамерники. Лёха слушал реплики с серьёзной миной и вдруг обратился к Васе:
— Скажи уркам чесно: в жизни своей хоть раз видал живую кунку?[138]
— А сифон я откудова подхватил?
— Бытовой мог быть. Через окурок. На транвайной остановке наколол бычок, а его сифилитик выплюнул. Вот и подцепил.
— Да у меня елда во как опухла! Кр-р-расная была! А ты: бычок-чинарик…[139]
— А что потом было? — продолжал допрос Лёха.
— Чево — потом? Ничево! Прошло потом. Само.
— Язва была?
— Какая язва? Я ж тебе толкую: опух, с кулак. От Маньки той, профуры. А опосля я вылечился.
— Чем? — не отвязывался Лёха.
— Чем… А, знаешь, чашки на телеграфных столбах из фарфору, белые такие? Бабка одна толкла из них порошок, а я пил. Всё как рукой сняло.
— Чего ты нам лапшу на уши вешаешь, Вася? Какие чашки? Какой фарфор? Здесь каждый второй сифоном болел, натуральным, а трипером — и толковать нечего. Сифон, Вася, ртутью лечат, а не фарфором. Перепутал малость. Слышал звон, да не знаешь, где он. Красной ртутью. Подогревают и через шприц — в жопу. И внутривенно калики-маргалики, яды в натуре. От их глаза на лоб вылезают. Люди памороки теряют.[140] А ты — фарфор! В деревне своей трави такую чернуху, тёте Нюре, а не нам… Сифилитик туфтовый.
— Давай, Лёха, дальше шуруй, — наступали на Обезьяну, — или ксиву[141] другому отдай. Чего кота за хвост тянешь?
И Лёха, хрустнув листами, продолжил:
— А ишшо приветик шлют тебе дед Кузьма Большая Кила и Пелагея Ильинишна, Фрося с того конца села, она нонеча много картошек накопала, Серафима Кулькова из суседних ближних Кузьминок, да и все Кузьмины оттуль жа, да Петр Никанорыч безрукий, ранетый, который сичас на скотном дворе робит, навоз на поля возит».