Наказание свободой (Рязанов) - страница 154

В основе обеих систем лежала всепронизывающая ложь (в глобальном масштабе) и дичайшая всеохватывающая бесчеловечность. Но тогда мне ещё верилось, что в партийном госаппарате должны сохраниться здоровые силы. Где? Вероятно, в тех органах, которые охраняют эту систему и, главное — коммунистическую идеологию, ту, ленинскую, истинную. Но я ошибся в своих логических рассуждениях. И жестоко расплатился за свои заблуждения.

>2009 год
Здравствуй, поседевшая любовь моя…
На Колыме, где тундра и тайга кругом,
Среди замёрзших елей и болот,
Тебя я встретил с твоей подругой,
Сидевших у костра вдвоём.
Шёл крупный снег и падал на ресницы вам.
Вы северным сияньем увлеклись.
Я подошёл к вам и подал руку.
Вы, встрепенувшись, поднялись.
И я заметил блеск твоих прекрасных глаз.
Я руку подал, предложил дружить.
Дала ты слово быть моею,
Навеки верность сохранить.
В любви и ласках время незаметно шло,
Пришла весна, и кончился твой срок.
Я провожал тебя тогда на пристань.
Мелькнул твой беленький платок.
С твоим отъездом началась болезнь моя.
Ночами я не спал и всё страдал,
И проклинал я тот день разлуки,
Когда на пристани стоял.
А годы шли. Тоской себя замучил я.
Но близок встречи час, любовь моя!
По актировке, врачей путёвке,
Я покидаю лагеря.
И вот я покидаю мой суровый край,
А поезд всё быстрее мчит на юг.
И всю дорогу молю я Бога:
«Приди встречать меня, мой друг!»
Огни Ростова поезд повстречал в пути.
Вагон к перрону тихо подходил.
Тебя, больную, совсем седую,
Наш сын к вагону проводил.
Так здравствуй, поседевшая любовь моя!
Пусть кружится и падает снежок
На берег Дона, на ветки клёна
И на твой заплаканный платок.

Именины под колуном

1954, конец мая

Накануне блатные принудили меня отдать им все дурманящие препараты, только что полученные с аптечного склада. Так они поступали всегда, и с моими предшественниками — тоже. А ранним утром в процедурную, где я готовился к приёму больных, ворвался устрашающего вида незнакомый мне зек, видимо из вчерашнего этапа. По пути он кого-то из ожидавших приёма долбанул, я слышал ругань: «куда прёшься без очереди?», шмякающий звук удара кулаком по лицу, звук падения тела. И вот он, всесокрушающий, рядом.

— Лепила, подширни!

И нетерпеливо засучил рукав куртки, обнажил сплошь исколотую локтевую вену.

Это — приказ. Подширнуть — сделать инъекцию наркотика. Вглядываюсь в глаза «клиента», стараюсь угадать, кто передо мной: блатарь-наркоман? сумасшедший? Просто оголтелый наглец из околоблатной мрази? Внешне он не напоминает бешеного наркомана, готового на любую выходку, лишь бы впрыснуть в кровь дозу успокаивающей, блаженной отравы. И на зачуханного чиканашку