Дамочка поступила очень неосмотрительно, отперев дверь. В неё протиснулся ещё один претендент на дамочкины ласки. Как выяснилось на суде, он имел на них не меньше прав, чем бородатый снабженец в полувоенной форме — комсоставском шерстяном костюме и хромовых сапогах. Претендент был намного моложе, наглее, напористей и, по-хозяйски плюхнувшись на диванчик, не только опрокинул в осквернённый непотребными матерными словами рот штрафной (сам себя наказал) стакан из бутылки, которую не он принёс, но и, надеясь на своё физическое превосходство, принялся, вскочив с диванчика, изгонять гостя из уютной хибарки, оттесняя тычками от пышной, со множеством подушек, красавицы-кровати к двери.
Возможно, позорное изгнание и удалось бы, Андрей Иванович уверял, что не хотел скандала, бог с ней, с бабёнкой, но охмелевший претендент ухватил его за бороду. Как какого-нибудь шкодливого козла. А что такое борода для сторообрядца, нам, бритым, как коты (по утверждению Андрея Ивановича), не понять. Словом, у упиравшегося снабженца молодой хахаль выдрал клок бороды, швырнул его на капусту с огурчиками и вцепился в остатки. Вот в этот миг и произошло роковое и непоправимое: Андрей Иванович нащупал на столе что-то металлическое и ударил им под подбородок обидчика. Тот выпустил чужую бороду, схватился за шею, забулькал кровью, повалился на пол и испустил дух. Из шеи убитого торчала вилка.
Как только не расстреляли Андрея Ивановича, ведь именно такого наказания требовал прокурор, потому что убитый оказался членом партии большевиков и начальником с номерного оборонного предприятия. Андрею Ивановичу повезло несказанно — отделался всего лишь десятью годами исправительно-трудовых лагерей.
От неминуемой голодной смерти и непосильной работы, которая тоже обычно завершалась тем же, его спасло то самое мастерство на все руки — он умел всё. Кем только он не был: цирюльником, портным, хлебопёком, поваром, пилоправом, кузнецом, даже — скорняком… Это — в лагере-то. И всё, за что брался Андрей Иванович, он исполнял, помолясь Богу, добросовестно и очень качественно. Причём совершенно серьёзно полагал, что умеет делать то, что и любой другой. Если захочет. И если Бога о том попросит. Вот и весь секрет — изволение Бога.
Начальство, обычно абсолютно равнодушное к судьбе любого рядового зека, проявило трогательную заботу и заинтересованность к Андрею Ивановичу. И не отпускало от себя из нашего лагеря ни на какие этапы. Подобное происходит крайне редко, в исключительных случаях. И очень с немногими. Андрей Иванович попал в число подобных исключительных. Он вообще был необыкновенным человеком, каких встретишь нечасто. Особенно — в лагере. Приветливый и улыбчивый, причём не деланно, а от души. Не произносил никогда не только матерного, но и грубого слова. Никому. И ни в чей адрес. Всегда находил — для любого! — сказать что-то хорошее, доброе, ободряющее.