— Слушай, дарагой, давай насыть вмэстэ. Нэ тажэло будэт…
— Но ты же здоровый мужик, — возразил я.
— Э, зачэм так говоришь? Какой здоровый? — горячо возразил напарник. — Совсэм балной.
Внешне он и, правда, напоминал человека, долго не видевшего солнца. Наверное, в тюряге под следствием томился не один год. Потому такая бледность и одутловатость лица — так называемый тюремный загар.
— Если ты больной, в мэсэче надо пойти. Чтобы освободили от работы. А на объект вышел — должен трудиться. Вечером к врачу иди.
— Канэшно, канэшно…
— А сейчас давай вкалывать.
— Давай. Вмэстэ.
— Ладно, уговорил. Вдвоём будем таскать плиты КА-семнадцать.
— Хорошо, дарагой. Толко — вмэстэ. Почэму не хочэшь вмэстэ?
— Я не против. Совсем не против.
Мы подошли к щиту, на котором серыми надгробиями, рядами, лежали плиты перекрытий. Я взялся с одного конца, напарник — с другого. Подняли. Понесли.
— Под ноги смотри, не запнись, — предупредил на всякий-случай Шалву Нодаровича, шедшего впереди.
Он не ответил, но и не спросил ни о чём, пыхтя от напряжения.
Благополучно добрались до штабеля, возвышавшегося уже до колен. И вдруг напарник опустил свой конец.
— Не бросай! — успел крикнуть я.
Но было поздно. Ударившись противоположным краем о бетон, плита «сыграла» и придавила мне пальцы левой кисти. Инстинктивно я дёрнул руку на себя и увидел — с удивлением, — что вместо верхней фаланги указательного пальца торчит остренькая белая косточка. Чистенькая такая. И из безымянного, раздавленного, тоже видна кость. Боли не чувствовал никакой, только — онемение.
— Ты что сделал, мудак? — закричал я.
И увидел очень испуганное его лицо. Он выдохнул с гневом:
— Тажыло! Нэ понымаишь, дарагой, тажыло мнэ.
— А — мне? — подумал я, но не успел произнести это вслух, как дикая боль выстрелила из пораненной руки в голову. Быстро достал здоровой рукой носовой платок, набросил его на раздавленные пальцы: кровь алыми большими блямбами разукрашивала серо-белёсый бетон, я устремился в медпункт, зажав рану, чтобы хоть как-то приостановить кровотечение.
Мне повезло: недоучившийся на свободе фельдшер Ванька Агафонов, хулиган по приговору (осуждённый по семьдесят четвёртой), сидел в своей каморке и дремал. Он вскочил, усадил меня за самодельный столик и, не мешкая, принялся за дело. Ещё одна удача: под рукой оказались йод и бинты. Нашёлся и скальпель. Даже — скобки. И — ничего из обезболивающих. Наверное, наркоманам достались. Как всегда, блатари выманили. Пришлось согласиться на операцию просто так, без обезболивания. Самым неприятным для меня оказался момент, когда Ванька щипцами отхватил с хрустом фалангу указательного пальца. Я чуть сознание не потерял. От боли. Но — ничего, выдержал. Только в глазах заискрило и весь мокрый стал, такой пот меня прошиб. Обильный, но холодный.