В лагере с одобрения контингента завели такой порядок отоваривания: для каждой бригады устанавливается определённый день в неделю и даже — час. Те, кто желал что-то купить, топал со своей бригадой в торговую точку и, если позволяла сумма на лицевом счёте, приобретал необходимое, росписью подтверждая, на сколько рублей и копеек набрал товара. Деньги решено было не выдавать на руки, чтобы не провоцировать игру в карты и кражи. Те, кто трудился плохо и в его плюсовой графе ничего не значилось, тот летел на голой пайке. Деньги, получаемые зеками переводами с воли, не всегда вносились в ларьковый список, а лишь с разрешения начальства. А оно, начальство, прежде посмотрит на тебя, что ты за работяга, соблюдаешь ли режим и так далее. Вот это, по понятиям последних, должно было заинтересовать зеков в труде. Кто-то, и это факт, вкалывал за блага лагерного ларька, но сколько окольных путей и лазеек находилось, чтобы тебя включили в список… Однако, должен признать, что для работяг эта система была более справедливой, чем свободная торговля на деньги в лагерях, где правили блатные.
Я не мог не поделиться подкормом с напарником. Нет, если бы я каждодневно съедал свой маргарин и иногда — кусочек колбасы, меня никто не осудил бы. Но как я мог требовать от напарника упираться, как я, будучи сытым и зная, что он изнывает от голода?
— Я тебе отплацю, век свободы не видать, — пообещал растроганный Витька. — Не останусь в замазке. За лупь полуцис два.
— Ты меня за ростовщика принимаешь? — взъерепенился я. — Если будешь подсчитывать, сколько должен, ничего тебе не дам.
Витька, видимо, так и не уразумел до конца, почему я так поступаю.
— Ты — мне, я — тебе, — произнёс он заученно. — Закон зызни.
— Ни ты — мне, ни я — тебе. Усвоил?
— Не.
— А ты подумай.
Всё вроде бы шло нормально. Бригадир регулярно докладывал коменданту, как живёт бригада и, естественно, о Шкурникове, о его «исправлении». Штаб его доклады устраивали, и Витьку не тревожили. И мы вроде бы сработались. Но что-то смутное тревожило меня. Словно бы я хотел спросить Витьку о чём-то очень важном, без знания чего у нас не получится настоящего взаимопонимания и взаимодоверия. Наконец этот вопрос всплыл из неведомых недр, и я его задал напарнику:
— Скажи мне, только честно, убивал людей?
Витькин взгляд застыл, а лицо стало как бы упругой резиновой маской. Однако он быстро пришёл в себя.
— Не. Никогда. Бля…
— А по твоему желанию? Или — по намёку?
Витька недоверчиво улыбнулся:
— Кто это хоцет знать?
— Я. Если было дело, скажи правду. Я ведь у тебя не допытываюсь: кого, где и когда. Просто хочу знать.