— Да не… Не было. Моклые дела за мной не цислятся. Я цистый.
Я наблюдал за мимикой Витьки и силился определить, есть ли кровь жертв или хотя бы одной на его руках? Что натворил он множество бед и принёс людям большое горе, это, бесспорно, любой блатной существует и процветает, причиняя горе другим. Но, похоже, не лишил никого самого дорогого, единственного, неповторимого — жизни. Надеюсь. Хотя негодяй он отменный. Был.
Я не сказал, не открыл ему, зачем мне это нужно знать, а он — не спросил. Я очень хотел, чтобы Витька и в самом деле не совершил этого самого страшного и непростительного преступления. И поэтому поверил ему. Не совсем, но поверил.
Вечерами, обессиленные, словно из нас выкачали, высосали все жизненные соки, мы отлёживались на своих нарах. Я иногда доставал из голубого чемодана учебник логики для учащихся восьмого класса средней общеобразовательной школы и, преодолевая боль в разбухших мышцах, вытягивал руку с книгой на освещённый участок. И читал. Лёжа. Витька, по моему настоянию, прочёл два-три абзаца, ничего не понял и больше в логику не заглядывал.
А однажды он взял книжку в руки, погладил разворот и похвалил:
— Гумага клёвая. Не лоссёная. Сулсавая. Стилы, колод пять, мозно сковать.
— Ты совсем книг не читаешь? — удивился я.
— А цо в них холосого? Одна хелня. Голова у меня от науки пухнет.
— А кумекать, как кого обокрасть или ограбить, — не устаёт?
— То длугая масть, — заегозился Витька. — Тама цего думать? Ловкость лук. И никакого мосенницества.
Он сразу оживился и про усталость свою забыл.
— В солок седьмом, до лефолмы, я бегал с Ляпым и Колей Пителским, с залётным. У одной стлунди[254] склипуху[255] помыл,[256] а в ей пацки денег. Сотельные. Я их волоку, а она, сука подлая, сулнулась и забазлала на весь тланвай. Я ей клицю: «Замолкни, сука, снифты вылезу!»
— Слушай, Вить, — перебил я мемуариста, — а ты никогда не задумывался, что приносишь несчастье людям, обкрадывая их? Не жалко тебе их было?
Витька даже привстал с соседнего щита, чтобы взглянуть на меня: не беру ли его на понт, не шучу ли над ним.
— Ты — сельёзно, Лизанов?
— Совершенно серьёзно.
— За дулака меня делзис… Злать все хоцют.
— А ты представь себе — деньги у неё были казённые. Ты их украл, а её посадили. За растрату. А у неё — дети. Представляешь, какую ты беду натворил?
— Плиставить мозно хуй к носу. А ты знаес: подохни сёдня, а я — завтла.
— А если у тебя отнимут и скажут: подохни сегодня?
— Я ему слазу киски выпуссю, асмодею.
— Выходит, и с тобой следует так поступить?
— Кто? Та флаелса? Да она со стлаху обоссытся. Я з её на плихват