— Как скажешь…
На этом разговор закончился. Витьке было видно, насколько доволен Серёга результатом толковища.
Витька вышел в кухоньку, пока Ольга укладывала малышку. Закурил. Успокоился малость. Как же ему всё-таки поступить?
Дело было в пятидесятом, в Красноярском пересыльном лагере. Тысячи и тысячи зеков со всего Союза свозились сюда в скотских железнодорожных вагонах и на баржах, чтобы этапами хлынуть на стройки коммунизма, на освоение бескрайнего Севера. Великое судилище преступного мира здесь, на пересылке, вершило свои приговоры виновным, нарушившим воровские законы или пошедшим против воли блатных.
Для Витьки Пьянкова, а ему к тому времени едва минуло шестнадцать, эта пересылка чуть было не стала могилой. И неожиданно всё обернулось, как в сказке. Никогда ещё за свою жизнь он не получал такой власти над другими, над зеками-фраерами, как тогда. «Доверили!»
…Пока он отбывал срок наказания, мать распродала то немногое из вещей и мебели, что ещё осталось после военного лихолетья, чтобы ежемесячно отправлять сыну по продуктовой посылке. На что сама существовала, трудно поверить — на сущие крохи. На хлебе и воде тянула. Правда, к мизерной зарплате уборщицы прибавкой шли несколько рублей квартирантки, которой был сдан угол за занавеской. Постоялицей той была Оля, некрасивая тихая девушка, к тому же — малоразговорчивая.
Она приехала из глубинки, из захолустного уральского городишки, и устроилась рабочей на Челябинскую табачную фабрику.
И без того подорванное здоровье Витькиной матери сильно сдало, когда его арестовали и осудили — аж на десять лет. За участие в краже казённого проигрывателя. Похитил его Воложанин, но следователь прихватил по «делу» и Витьку Пьянкова, который не знал, что Серёга, дворовый сосед, дал ему на время попользоваться краденой вещью. Для судей это не имело никакого оправдательного значения. Виновен или невиновный — никакой разницы. Главное — милиция провела по «делу». А дальше — техника. Следователю тоже надо план выполнять. Попробуй не выполни — сам на этап загремишь. За срыв госплана.
Мария Семёновна тогда вовсе занемогла, и неизвестно, чем бы обернулась её хворь, если б не жиличка. Все заботы по дому и о больной она приняла на себя. Добровольно. Тетя Маша, так звала квартирную хозяйку девушка, вскоре смекнула, что лучшей снохи ей не сыскать, и в письмах сыну неизменно и подробно рассказывала, какая Ольга заботливая да работящая и как ей, немощной, помогает. А когда Витька в одном из ответных треугольников упомянул о квартирантке, поблагодарив за доброту и поддержку матери, Оля, по настоянию тёти Маши, написала ему, но коротко и лишь о делах.