- Знаешь ли ты, что на рынке рассказал мне старый вогул? Прекрасная, чудесная новость, Петруша. Она укачивает меня дальше, равномерно и убаюкивая, приближает свой рот к моему уху, и ее горячее дыхание шепчет: – На севере первый снег выпал уже пять дней назад... три дня снег шел беспрерывно... скоро, совсем скоро мы оба убежим... убежим... убежим...
***
Внезапно ко мне приходят высокие гости. Это генерал и Иван Иванович.
- Дорогой господин Крёгер, – начинает генерал, – я пришел с просьбой к вам. Будьте моей правой рукой, в подлинном смысле слова. Помогите мне в обращении с вашими товарищами, так как я не знаю вашего языка и больше не ориентируюсь... Вы хотели бы это делать?
- Это по моей инициативе, дорогой друг; я долго хлопотал об этом у его превосходительства, – говорит, сияя, полицейский капитан.
- Да, правда, Иван Иванович меня очень просил об этом. Он говорил мне так часто: «Все же, мой друг Крёгер всегда ищет себе работу, позвольте ему разбираться со своими соотечественниками и помогать им».
У меня перехватило горло, я судорожно сжимаю руки.
- Я не могу, ваше превосходительство! Ради Бога, я действительно не могу, – срывается внезапно в ужасе с моих губ. Кровь приливает мне в голову, лоб покрывается потом.
- Дорогой господин Крёгер, – говорит спокойно и мягко генерал, – вы хотите отвергнуть мою просьбу? Человек с таким добрым сердцем, и к тому же немец? Вы не хотите помочь старику, который мог бы быть вашим отцом, не хотите помочь вашим землякам в притесненном положении? Но вы же вряд ли сказали это всерьез?
- Ваше превосходительство... простите меня... я не могу... ради Бога, я не могу!
Тягостное молчание. Мой пульс бешено колотится.
- Почему же нет, мой дорогой господин Крёгер? – снова звучит кроткий голос старого офицера.
- Я не могу!... Я не могу!... Я... не могу...! – я прижимаю руки к вискам и к ушам, чтобы не слышать слов, которые снова и снова обращаются ко мне.
- Я полагаю, что понимаю Вас. Не нужно сразу, но действительно придите скоро ко мне, и вы согласитесь. Я очень прошу вас об этом, господин Крёгер.
Озадаченно Иван Иванович смотрит на меня. Мой отказ для него остается навечно загадкой. Мы подаем друг другу руки, мужчины уходят. Я не в состоянии проводить их до двери.
-... Фаиме...
Это крик неудержимого отчаяния. Я падаю перед нею на колени, упираюсь лицом в ее лоно... я всхлипываю. Мое самообладание подходит к концу. Я только лишь смертельно огорченный, разочарованный слабый ребенок.
Она позволяет мне выплакаться.
- Мой бедный ребенок, мой дорогой, дорогой мальчик, мой маленький Петр, не плачь, не плачь, мой милый, – шепчет она.