- Я уже давно снова здесь... , – шепчу я. Теперь она открывает глаза, так как, все же, она услышала тихий голос.
- Петр..., ах, Петр, мой самый любимый. И глубокий вздох исходит из ее груди. В нем собрана вся долго копившаяся тоска и страх.
Лаская ее руки гладят мою голову. Я долго не могу говорить, лишь снова и снова я должен целовать ее, и она целует меня снова, но не бурно и с изобилием страсти, а как женщина, которая сформировала смысл и цену своей жизни с ясными глазами и большой любовью из собственной душевной силы.
- Я тебе так благодарна за все, что я чувствовала в эти дни. За радость новой встречи, за страх за тебя и тысячи мук, что я могла бы потерять тебя, что ты мог бы умереть, замерзнуть, заблудиться в снежных сугробах – и ты, думал ли ты также обо мне, хоть единственный раз, или много, очень много? Ах, Петруша, ты озорной как всегда, и у тебя теперь снова такие веселые глаза.
- Я пережил что-то очень, очень прекрасное, моя любимая, и теперь я безумно рад видеть тебя снова!
- Ты должен рассказать мне все, пожалуйста, пожалуйста, прямо сейчас, хочешь?
Так я рассказываю Фаиме о том, что испытал, сказку – ветер, черные облака, небо, снежинки, звезды, солнце, они все могли говорить, бежать, они могли быть добрыми, а могли быть и злыми. Она внимательно слушала, как дети слушают сказку, и делала удивленные глаза. Ее левая рука лежала вокруг моей шеи, она наклоняла голову, чтобы не пропустить ни словечка. На своей груди я чувствовал биение ее сердца.
- И теперь Петр очень, очень быстро помоет свою Фаиме и оденет ее, и потом мы вместе выпьем кофе с хрустящими булочками.
- Ну, тогда, быстро, только очень быстро. Мгновенно одежда снята, и она плескается в тазике. Я вытер ее, делая при этом всяческие странные гримасы. Мы оба смеемся как вырвавшиеся на свободу дети.
Солнечный свет лежал на посуде и белой скатерти. Печь шумела, было приятно тепло. Запах кофе возбуждал аппетит.
Через маленькие холмы и долины мы вдвоем позже пошли к полицейскому зданию.
Кабинет полицейского капитана был полон табачного дыма, когда Фаиме и я вошли. Иван Иванович сидел на углу стола, в середине стояли Лопатин и Кузьмичев. Они, кажется, как раз закончили свой рапорт.
- Скажи-ка, дорогой Крёгер, как мои люди вели себя в течение всех дней? И наблюдали ли они тоже правильно, не спали?
- Знаешь, Иван, эту поездку мне испортили как раз Лопатин и Кузьмичев, причем, основательно. Они ни на мгновение не оставляли меня из виду. Когда я сплю, один стоит рядом со мной, я просыпаюсь, стоит уже другой. Неужели им совсем не нужно спать, нет? Револьвер, кажется, сидит у них тоже довольно свободно, особенно в поездке. Действительно ли это необходимо? Все же, я доказал...