- Смирно! Марш! – капитан внезапно прервал меня. Оба солдата обрадовано выбежали из комнаты.
- Ты мошенник, очень большой мошенник! Он схватил меня за плечо и серьезно посмотрел на меня. – Ты притащил их обоих спящих в свои сани. Они мне все сами рассказали. В следующий раз тебе больше не придется брать их с собой.
На главной улице мы видим, как его превосходительство генерал подходит к нам через огромные сугробы.
- Идите со мной, мы хотим принять их «парад».
Вместе мы идем к лагерю военнопленных, из которого выходят уже первые пленные и быстро выстраиваются в шеренги. Унтер-офицеры появляются перед фронтом, фельдфебель с постоянной толстой маленькой книгой между пуговиц его шинели. Раздаются команды.
- Равняйсь! Смирно!
Фельдфебель рапортует со всеми находящимися в его распоряжении знаниями русского языка. Генерал благосклонно кивает.
Новые команды раздаются, резко, коротко. Шеренги выстраиваются, и пленные идут вдоль главной улицы на питье кофе. Жители Никитино удивляются этому как каждый день.
Я киваю фельдфебелю.
- Пожалуйста, фельдфебель, возьмите с собой необходимые документы, мне нужно с вами обсудить разные дела. Пойдемте в «родной угол», выпьем кофе.
- Слушаюсь, господин Крёгер, сейчас буду там!
На немного минут позже мы подходим за колонной. Генерал, между тем, уже попрощался.
Шинель фельдфебеля безупречно чиста, его шапка сидит точно до миллиметра, пуговицы блестят на солнце, ремни начищены, только на его валенках множество пятен.
- Скажите, дорогой фельдфебель, что случилось с вашими валенками?
- Это просто позор для меня. Этот разгильдяй, ефрейтор Шмитт, берлинец, который нынче цирюльником у этой пани, как ее там, как раз вылил воскресный суп на мои валенки И в воскресенье суп гораздо жирнее чем по будням. Даже сегодня я все еще сержусь из-за этого.
- Ну, идите вперед, мы на месте.
Мужчина большими шагами спешит в начало колонны. Команда останавливает ее, она перестраивается и исчезает в «родном углу».
В углу «родного угла» стоит стол с чистой скатертью, старший официант приближается к нам. Под фартуком я вижу австрийскую форму.
- Целую ручку, милостивая государыня... Имею честь, господин Крёгер, имею честь.
- А, ефрейтор, вы и в Вене тоже работали официантом? – спрашиваю я его.
- Да, в Вене, в Гринцинге, господин Крёгер, – звучит голос с мягким австрийским акцентом.
- В Гринцинге, даже так!?... Тогда принеси нам кайзершмаррн.[4]
- Видите-ли, господин Крёгер, этого у нас как раз и нет, к сожалению.
- Жаль, очень жаль! Тогда нам придется выпить как раз сибирский кофе, – отвечаю я, и сияющий венец удаляется.