Бесконечные эшелоны катятся мимо нас, на фронт! Через открытые двери выглядывают солдаты и лошади. Это срочные рейсы, и все должны освобождать им дорогу. На вагонах красуются кричащие плакаты, на домах, стенах, заборах, куда ни глянь, всюду те же плакаты:
«Подписывайтесь на военные займы!»
«Снарядов не жалеть!»
Один поезд за другим, бесконечными рядами катятся они мимо меня на запад.
«Патронов не жалеть! Снарядов не жалеть!»
Американские вагоны, японские надписи, деньги, деньги, деньги!
«Снарядов не жалеть!»
Как лавина должно накатиться это уничтожение на одинокую родину. Неужели не найдется ни одна рука, которая может взорвать эти ряды, ни один мозг, который изобретет дерзкий план, чтобы задержать это накатывание смерти?
Поезда катятся день и ночь. Ничто не препятствует их глухому, торопливому грохоту.
Казачий офицер рядом со мной – ухмыляется.
И я – возвращаюсь – на восток – за Урал...
Вологда, Вятка, Глазов и, наконец, Пермь. Я с Фаиме и часовыми выхожу из вагона. Носильщики несут чемоданы в вокзальный ресторан.
- Желаю вам дальнейшей хорошей поездки. Отдав честь, офицер с его казаками уходит. Лопатин и Кузьмичев – единственные люди, которые должны оставаться со мной.
Маленькая прогулка по Перми.
На набережной широкой реки Камы мы видим сонные грузовые поезда, плоты, барки, людей. Никто здесь не торопится. Если в Петербурге никто не спешит по улицам, зачем кому-то торопиться тут, у подножия Урала, примерно на полторы тысячи километров вглубь страны? На улицах я вижу много офицеров, которые особенно гордятся новой формой, у солдат, которым приходится постоянно и самым точным образом отдавать им честь, лица скучные, их походка усталая.
Между ними можно увидеть киргизов, калмыков, монголов, татар, казаков и множество других народов и племен, которые живут здесь вперемешку.
Поездка продвигается. Через три дня мы достигли конца культуры, конечную станцию, на которой прекращается далекий, далекий рельсовый путь, так как непроницаемая тайга не пускает его дальше.
Колька снова здесь! Все же, я снова вижу его... Он ржет, лижет мне руки, и получает кусочек сахара. Потом он неуклюже делает первый шаг, идет рысью час за часом, и даже когда он тянет тяжелый тарантас он все еще задорный.