Я пошел к Фаиме.
Она никогда не спрашивала меня о результате допросов, хотя догадывалась, что в этом деле меня могла подкарауливать смерть. Когда я, уходя, прощался с ней и целовал ее, то в ее черных глазах всегда было что-то большое, невысказанно прекрасное.
Но в течение нескольких дней я читал там еще что-то другое. Большую тайну, чудесную радость. Но она не хотела говорить об этом мне.
Ночью я бродил по комнатам. Толстые ковры заглушали самый незначительный шум. Из одного или другого окна я видел, как вышагивают в саду часовые. Окна были закрыты – таков приказ! Совсем никакой связи с внешним миром.
Эти ночи походили на те, в Никитино.
Внезапно, в какой-то комнате, в центре мертвой тишины появилась Фаиме. Без упреков, без вопросов, она стояла молча. Решение она предоставила мне, говорить ли мне с нею или удалить ее или молчать дальше.
В ее глазах всегда стояла большая тайна.
«Если ты не говоришь мне об этом, это значит, что как раз этого мне не нужно знать».
Этот принцип действовал для нас обоих.
Теперь, когда все прошло, я иду к ней. Теперь у меня снова есть только она, только она одна.
И я медленно шагаю от ступени к ступени. Я несу в себе предчувствие счастья – я прямо сейчас окажусь перед ее тайной.
Тихо я открываю высокую, тяжелую дверь. Она раскрывается беззвучно и медленно.
Фаиме стоит передо мной... Она почуяла мой приход...
- Миновало! Петр!.. Я уже держу ее в руках. – Петруша. Она так нежна.
- Теперь ты, Петр, снова можешь смеяться, как раньше, как всегда? Теперь все прошло. У меня была большая печаль. По твоей широкой спине я заметила все, она была согнута, склоненная так, как я никогда еще ее не видела.
- Да, теперь все миновало, теперь я снова пришел к тебе, дитя мое.
Я качаю ее на руках.
Она свернулась на них калачиком. – Ты хочешь мне что-то сказать, у тебя есть тайна, чудесная тайна?
- Да, Петр, – шепчет она почти беззвучно, – я молилась твоему Богу... долго, усердно... У меня будет ребенок...
Лицо ее внезапно краснеет, и она скрывает это, прижимаясь к моему плечу. Я укладываю ее в постель. Она стала такой маленькой, такой беззащитной, такой тихой.
- Твой ребенок, Петр... он должен стать таким, как ты, большим и сильным, – говорит она воодушевленно, затаив дыхание.
Я стою на коленях рядом с постелью, целую девочке руки со всем самым глубоким благоговением, и мне представляется, как будто она через свою молитву, через свое признание стала святой – Фаиме, маленькая черная татарская девочка.
Казаки сопровождают нас на обратном пути. На каждой станции один полицейский и один офицер заходят в вагон и проверяют, на месте ли я, выполняют ли караульные свой долг. Нам приносят еду и питье.