Вечером мы впятером играли в карты в тюрьме. – А ты хорошо умеешь писать? – спросил меня сторож, и когда я подтвердил, он принес мне перо и почтовую бумагу. Под общее веселье я должен был написать письмо его любимой, что и получилось к всеобщему удовлетворению всех присутствующих. В качестве гонорара он дал мне уже закуренную им сигарету. Когда я, однако, оторвал разжеванный им бумажный мундштук и только потом закурил сигарету, он заметил: – Ты, наверное, действительно был благородным барином.
Едва пришло утро, как я уже стою перед лавкой татарина. Немногочисленные пешеходы смотрят на меня с робостью. Наконец, появляется владелец в сопровождении двух других татар и одной женщины. Они старательно открывают тяжелые замки и засовы магазина, что-то бессмысленно раскладывают на прилавке. Я стою снаружи и жду. Наконец, владелец машет мне. Я вхожу, мой взгляд быстро осматривает все помещение. Оно большое и полно товаров.
- Я пообещал дать тебе работу... я не могу сделать это... я боюсь... и моя семья тоже боится... не сердись на меня...
Он выговаривал слова запинаясь. Он пристыжено опускает голову. Пальцы что-то нервно теребят на ощупь над пустым прилавком.
- Но я ведь не убийца и не преступник. Я немец, который в тюрьму попал из-за подозрений в шпионаже, – отвечаю я.
- Я осведомился у полицейского капитана. Это все правильно, но ты якобы совершил убийство...
Последние слова он произносит едва слышно.
- Я не знаю этого. Я пытался убежать на свою родину и всего лишь защищался от своих врагов, как солдат на войне.
- Может быть... может быть..., однако, я боюсь, не обижайся на меня за это.
Мы оба молчим.
- Фаиме, дай мужчине 20 копеек.
На прилавке я слышу, как звенит серебряная монета. Я приглядываюсь: маленькая девичья рука положила ее, но ее пальцы уже испуганно исчезли под широким рукавом ее одежды из тяжелого, пестрого бухарского материала. Я смотрю на лицо, с которого отхлынула последняя капля крови, в два глубоких черных глаза, в которых отчетливо стоит ужас.
Как они все трусливы, думаю я.
Мой взгляд снова падает на серебряную монету...
Я не трогаю ее и медленно выхожу из магазина.
Едва я прошел несколько шагов, как один из охранников подходит ко мне и с огромным волнением рассказывает, что писарь Игнатьев узнал о нашей ночной игре в карты. Я ни в коем случае не могу больше приходить в тюрьму.
Мое путешествие по маленькому городку в поисках работы окончательно оказывается напрасным.
Начинает темнеть. Я голоден, и вечерний холод глубоко проникает в мою душу.
Наступает ночь и безнадежность. -