— Мне надо тебя поцеловать! — сказал он, и в его словах зазвучала лихорадочная поспешность.
Судя по ее взгляду, она испытывала не менее сильное желание — и моментально рванулась ему навстречу. Их губы встретились в жадном поцелуе, который быстро стал нежнее, слаще, теплом расходясь по его телу и моментально заставив его плоть налиться желанием.
Отодвинув корзинку, Роб уложил Линдси на спину, любуясь тем, как пробивающиеся сквозь листву солнечные блики расцвечивают ее тело. Он наклонился и начал целовать ее шею, ключицы. Он разрешил своим пальцам подняться к ее груди и задержаться там. Подушечки его пальцев ощутили под тканью сарафана тугие бутоны сосков.
Линдси просунула ладони под его футболку. Черт, как же ему нравилось, что ей всегда хотелось его раздеть — не меньше, чем ему хотелось раздеть ее. Он послушно стянул футболку через голову и бросил на ближайшую мшистую кочку.
— Знаешь, — сказала она, задыхаясь так, что грудь ее бурно вздымалась. — Есть еще одно, о чем ты мне не рассказал.
Вот черт! Без этого обойтись не удалось.
— Про Джину. Кто она?
Иногда ему приходилось проклинать себя за эту чертову наколку. Он налег на нее так, чтобы его член оказался у основания ее ног.
— Никто, кто тебя мог бы заинтересовать.
— Ее в твоей жизни нет?
— Совершенно.
— Она причинила тебе боль?
Дьявольщина!
— Не специально. Она не виновата.
— А что случилось?
Черт! Если он собирается когда-нибудь рассказать ей про Джину, то явно не сейчас. Господи, сейчас он может думать только о том, как забраться ей под юбку!
— Ничего. Это просто глупая наколка.
— Тогда зачем ты ее сделал?
— Это принято в тюрьме. Просто чтобы время провести.
Он увидел, как глубоко она вздохнула, ведя пальцами по имени, наколотому у него на груди.
— Так это тюремная наколка?
— Да, Эбби, это тюремная наколка. Теперь ты довольна?
Ее голос смягчился.
— Получается, она много для тебя значила.
Иисусе!
— Прекрати, Эбби.
— Но…
— Послушай, ты хочешь разговаривать — или получить от меня незабываемый оргазм?
Она прикусила губу — и в глазах у нее снова вспыхнула страсть.
«Он начал в меня влюбляться».
Иначе и быть не может. Иначе такой парень, как он — ворчливый и нелюдимый Роб Коултер, — ни за что не открылся бы ей. Не стал бы делиться своими самыми сокровенными тайнами, самыми тяжелыми воспоминаниями. И Боже! — до чего они были тяжелыми! Это даже слышать было тяжело, трудно было представить себе, как это можно было пережить и вынести.
С Робом секс был невероятно простым. Неважно было, какая она: страстная и агрессивная или сдержанная и покорная. С ним она могла быть такой, какой ей в эту секунду хотелось быть, а он принимал это — и, похоже, радовался всему. Она казалась ему прекрасной, какой бы она с ним ни была.