— Наверное, нам надо поговорить об этом сейчас.
Тут он встал и, перейдя в гостиную, сел на кожаный диван. Сев рядом с ним, она подвернула одну ногу под себя и устроилась к нему лицом.
— Роб, пожалуйста, скажи, что ты понимаешь, как я об этом сожалею! Мне и в голову не приходило, что мои записи в блоге могут чем-то тебе повредить!
Он тоже повернулся к ней, но лицо у него было мрачное, а голос стал гораздо резче.
— Ты не знала, что я хочу, чтобы в мою жизнь никто не лез? Ты об этом не знала — после того, как я сказал тебе, в чем дело… что мне необходимо, чтобы в мою жизнь никто не лез?
Это было обидно, и она еще раз обреченно вздохнула. Что было еще хуже — Роб был совершенно прав.
— Мне просто в голову не приходило, что мой дневничок может хоть как-то тебя коснуться. Я совершенно не хотела снова вызвать к жизни кошмары твоего прошлого. Я понимаю, что страшно ошиблась, но я усвоила урок: клянусь, там больше не будет ничего личного.
Музыка продолжала звучать: «Уипиз» пели «Земля безумно вертится», — но в комнате все застыло неподвижно. Роб долго молча смотрел на нее, а потом, наконец, сказал… странно сочувствующим тоном:
— Ты не поняла, что сделала, да?
Она судорожно вздохнула:
— Я понимаю, что вернула то, о чем тебе хотелось никогда больше не думать, и я жалею об этом всем сердцем.
Она совершенно не ожидала, что он покачает головой:
— Нет, моя хорошая. Дело не в этом. Эта часть позади. И — да, это было мерзко, и я был страшно зол, когда узнал, почему это произошло. Но вопрос не в этом. Ты сама не понимаешь, что именно привела в движение.
Теперь качала головой уже Линдси — совершенно беспомощно.
— О чем ты говоришь?
Он только вздохнул, на мгновение закрыл глаза, а потом снова посмотрел на нее.
— Линдси, — мягко сказал он, — теперь мне придется отсюда уехать.
Она недоуменно прищурилась:
— Что?
— Моя жизнь в Лосином Ручье закончена.
О чем он, к черту, говорит?
— А? Почему?
Он говорил спокойно и почти размеренно, словно объясняя простую истину ребенку:
— Теперь полицейские в Сидервилле знают о моем прошлом. А еще они знают Карлу и, не сомневаюсь, всех жителей Лосиного Ручья. Готов биться об заклад, что уже сейчас новость начала распространяться, и очень скоро — максимум через несколько дней — об этом будут знать все. И знаешь что? Никто не захочет брать напрокат каноэ у убийцы. Никто не захочет, чтобы бывший заключенный был у них дома и ставил сараи или пристройки, делал стеллажи или гаражи. Никто! Поверь мне, я знаю. Очень скоро Элеонор прекратит сообщать мне о том, сколько номеров у нее забронировано, а Бернард перестанет смотреть мне в глаза, когда я буду покупать продукты или инструменты. Через неделю я стану не просто неприветливым, типом — я стану пугающей личностью, с которой никто не захочет иметь дела.