Баринтус закрыл руками лицо, словно ему невыносимо стало на нас глядеть.
— Да что с тобой? — спросила я.
Он сказал, не отнимая рук от глаз:
— Ты ведь победила, Мерри, неужели ты не понимаешь? Ты завоевала трон, а ваши короны заставили бы замолчать любого несогласного.
С глубоко несчастным видом он опустил руки.
— Ты напрасно так в этом уверен.
— Даже сейчас, у меня на глазах, он рядом с тобой — тот, ради кого Ты отдала все.
Я наконец поняла, что выводило его из себя, — или подумала, что поняла.
— Ты расстроен, что я пожертвовала короной ради жизни Холода.
— Расстроен, — повторил он и саркастически рассмеялся. — Нет, я бы так это не назвал. Если бы такая милость была дарована твоему отцу, он бы знал, как следует поступить.
— Мой отец на долгие годы покинул страну фейри, чтобы спасти меня.
— Ты — его ребенок.
— Любовь есть любовь, Баринтус. Что родительская, что любая другая.
Он презрительно фыркнул.
— Женщина. Наверное, для тебя такие материи могут стать мотивом. Но ты, Дойл? — Он повернулся к черному стражу. — Ты, Дойл, отдал все н мечты за жизнь одного сидхе. Зная, что станется с двором и всем нашим народом при безумной королеве и династии без наследника.
— Я ожидал либо гражданской войны, либо убийства королевы, и затем смены династии.
— Как ты мог поставить единственную жизнь выше блага всего твоего народа?
— Мне представляется, что твоя вера в наш народ слишком высока, — сказал Дойл. — Была ли Мерри коронована страной и Богиней или нет, а двор слишком глубоко расколот противоборствующими группировками. Убийцы не остановились бы перед троном. Мерри, новую королеву по-прежнему пытались бы убить или лишить ближайшего окружения, оставив одинокой и, по их мнению, беспомощной. Многие были бы рады превратить ее в собственную марионетку.
— Никто не посмел бы, будь рядом с ней мы в полной нашей силе, — сказал Баринтус.
— Полная сила вернулась ко многим из нас, но не к тебе, — заметил Рис. — Ты получил обратно лишь малую ее часть. И пока Мерри не вернет тебя к полной силе, ты уступаешь почти всем, кого сейчас видишь.
Вдруг повисло тяжелое молчание, словно сам воздух вокруг загустел, пытаясь выпить наше дыхание.
— Думать, что Убийственный Холод сейчас могущественней великого Мананнана Мак-Ллира, должно быть мучительно, — добавил Рис.
— Он не могущественней меня, — заявил Баринтус, но в его голосе слышалось шипение сердитых волн, разбивающихся о скалы.
— Прекратите, сказал Дойл и шагнул между ними.
Это магия Баринтуса сгустила воздух. Я вспомнила, что он, по рассказам, мог утопить человека за мили от любого водоема — несчастный падал замертво, а изо рта у него лилась вода.