У Ричарда Мэйнарда, хорошего фехтовальщика, непривычного к такой мясницкой работе, была либо большая скорость, либо большая удача. Не обладая особой щепетильностью, он не возражал против ножей. Но расколоть череп человека с помощью томагавка казалось ему проклятым варварством. Отразив первые удары Скина, он словно потерял голову и ринулся в бой.
Томагавк, как вам известно, представляет собой всего лишь маленький топорик с плоской поверхностью, без головки на стороне, противоположной острию. Даже тупой конец был смертоносен. Скин снова ринулся, пытаясь ударить ножом вверх, целясь в живот своему противнику. Когда томагавк повернулся в его руке, тупым концом внутрь, Ричард сильно стукнул по правой стороне головы Скина. Тот не смог парировать удар рукой, вооруженной ножом; он лишился чувств, а пока падал, Ричард заколол его в сердце.
Большого Ната похоронили на краю болота, там, где он упал. Капитан Уэринг был свидетелем всей сцены; так называемый "суд" над Ричардом Мэйнардом имел мало общего с правосудием. Присяжные освободили его чуть ли не с радостью и уж совершенно определенно поблагодарили за то, что Скина похоронили по христианскому обряду. До сих пор рассказ этот был абсолютно правдив, он подтверждается записями; вы можете увидеть их, с подписью и печатью. Но потом, доктор Фелл... потом...
Доктор Фелл, до сих пор сосредоточенно внимавший рассказу, скосив глаза, на этом месте не выдержал.
- С образцовым терпением,- проговорил он,- я выслушал рассказ об этом вполне сносном примере сенсационализма. И с большой радостью продолжу слушать. До сих пор, однако, я не заметил никакой загадки, которая не позволяла бы кому-либо спать по ночам.
- Ричард Мэйнард, говорят, не спал по ночам.
- Да?..
- Снова пронеслись года,- продолжал Алан.- Очевидно, от Большого Ната Скина не осталось и следа. Его хижина развалилась, жены его возвратились в свое племя тускарора. За исключением наплыва переселенцев, остров Джеймс мало изменился. Зато постепенно менялся Ричард Мэйнард.
Никогда и не обладавший добродушием, он стал таким мрачным и нервным, что его дети боялись и приближаться к отцу. Любому, кто готов был его выслушать, он жаловался, будто что-то или кто-то повсюду следует за ним по пятам. Он подпрыгивал до потолка, если дверь внезапно отворялась; он боялся сумерек и не выносил ночь.
В один из дней 1698 года он вновь поскакал на другую сторону острова. Никто не знал, зачем он туда поехал. Его лошадь той ночью вернулась, он нет. На рассвете его тело нашли в болоте в нескольких сотнях ярдов к северу от могилы Большого Ната. Правая сторона его головы была пробита, причем не режущим лезвием, а словно несколькими ударами тупого конца томагавка. На мягкой грязной земле вокруг отыскались его собственные следы, только его следы. Какого бы то ни было оружия не нашли.