Но на этом официальная часть не закончилась. В качестве ответного жеста Данченко вручил нам два свидетельства, написанных от руки красивым почерком на разлинованных страничках, явно вырванных из школьной тетради. В том, которое предназначалось мне, с великодушной беззастенчивостью утверждалось, что доктор Примо Леви, врач из Турина, работавший в течение четырех месяцев в санчасти такой-то комендатуры, «выполнял свои обязанности профессионально и добросовестно, чем заслужил благодарность трудящихся всего мира».
На следующий день наш неотступный сон превратился в реальность. В Катовицах на вокзале нас ждал поезд — длинный состав из товарных вагонов, в которые мы, итальянцы (всего около восьмисот человек), тут же бросились с радостными криками. Одесса, потом фантастическое морское путешествие, восточные порты и, наконец, Италия!
То, что придется ехать не одну сотню километров в болтающихся вагонах и спать на голом полу, никого особенно не испугало, как не насторожил и выданный русскими смехотворный дорожный паек: немного хлеба и банка соевого маргарина на вагон. Этот маргарин американского производства был очень соленый и твердый, как сыр пармезан. Предназначенный, скорее всего, для тропических стран, он какими-то невообразимыми путями попал к нам. Остальной провиант, с обычной безответственностью заверили нас русские, мы получим уже в дороге.
И вот в середине июня 1945 года поезд надежды отправился в путь. Без охраны, без сопровождения русских. За старшего у нас был присоединившийся к нам в последнюю минуту доктор Готтлиб, который представлял сразу в одном лице и переводчика, и врача, и консула нашего кочевого сообщества. Мы чувствовали, что попали в хорошие руки, и с уверенностью смотрели в будущее: в Одессе нас ждет пароход, мы возвращаемся на родину!
Путешествие длилось шесть дней, и в том, что за время пути мы не оголодали настолько, чтобы добывать пропитание попрошайничеством или разбоем, а вполне сносно кормились и остались живыми и невредимыми, исключительная заслуга доктора Готтлиба. Едва мы отъехали от Катовиц, стало совершенно очевидно, что русские отправили нас буквально на погибель, не согласовав нашу отправку со своими коллегами ни в Одессе, ни в промежуточных пунктах. Когда эшелон останавливался на очередной станции (а останавливался он часто и надолго, поскольку в первую очередь пропускались поезда дальнего следования и военные эшелоны), никто не знал, что с нами делать. Начальники станций и военные коменданты смотрели на нас с безотчетной тоской и норовили как можно быстрее отделаться от свалившейся им на голову заботы.