Остальное виделось ей как бы в тумане. На выстрел прибежали другие полицейские. Их старший принялся торопливо докладывать кому-то по телефону о задержании партизанки со взрывчаткой.
Медлить было нельзя ни секунды. Иначе — конец. Надо было как-то оттянуть развязку, как-то сбить предателей с толку. Страх? В то время он словно бы совсем исчез. Страха не было. Было громадное, всепоглощающее желание жить. Жить, жить! Во что бы то ни стало! Умереть никогда не поздно.
— Я партизанка? Ну и дурак же ты! Да это же мыло! Я взяла перед отъездом на квартире у отца. Может, ты забыл, кто мой отец? Тогда получше почитай мою справку! — дерзко глядя в глаза полицаю, кричала Аня, — ты почитай, почитай!
Старший озадаченно прочел документ, сказал:
— Ладно, пусть посидит в погребе хотя бы и за «дурака», а там приедет следователь из города, разберет, скажет свое слово.
И сгоряча, даже не обыскав как следует, приказал посадить девушку в холодную.
Глава XII
РЫЖОВ ПОСТУПИЛ ИНАЧЕ
Пообвыкнув в темноте, Аня стала обследовать место своего заключения. Окон нет. Обыкновенный крестьянский погреб. Где-то вверху слабо светится отдушина величиной с ладонь. На полу — гнилой, проросший картофель, старое тряпье, полуистлевшая рваная обувь. Поднявшись по ступенькам, Аня ощупала прочную дверь, потом прильнула к ней ухом и услыхала скрип снега под ногами топтавшегося снаружи часового.
О побеге нечего было и думать. Оставалось одно — ждать. Отыскав место почище, Аня присела отдохнуть, но холод был слишком силен: в управе полицаи сорвали с нее полушубок, а вернуть «забыли». Аня поднималась на ноги, приседала, махала руками, пытаясь хоть немного согреться, но это помогало всего на несколько секунд. Тогда она сунула коченеющие пальцы в голенища валенок. Рука нащупала рукоятку «вальтера». Вынула пистолетик, вытащила из него обойму, пересчитала патроны. Пять.
Вспомнились рассказы ребят о пытках в полиции и гестапо. Вздрогнула от ужаса: ее поведут на пытки, будут бить, бить, бить… Будет кровь. Ее кровь. Над головой тускло светилось маленькое, всего в ладонь, отверстие. Оно подтверждало: «Выхода нет».
Девушка чувствовала в руке тяжесть металла, и мысль, новая, возбуждающая и вместе с тем охлаждающая, родилась невольно, вроде сама собой: «А может это? К виску и все. И нет ничего — ни полицаев, ни пыток. Ничего, ничего…»
Стремительно замелькали эпизоды жизни: дом, школа, выпускной вечер, и, наконец, лес, товарищи по оружию. «Как, как же она могла забыть про них, про тех, кто ждет ее, верит ей?!»
Аня прикусила губу. «Разве так заведено у них в отряде — раз и пулю в лоб? Разве после этого не назовут тебя трусом? Смерть тоже должна быть разумной и мужественной… Как у Рыжова. Рыжов поступил совсем по-другому, он поступил иначе…