— Плохо. Очень плохо! — почти зло крикнула Аня.
— Что так? — встревожилась сестра.
— Так. Был Попудренко — нет Попудренко, а я л-лежу, л-лежу!
Аня заплакала.
— Нервное, — сказала сестра, наливая в стакан с водой лекарство, — а между прочим, Совинформбюро только что передало хорошие известия.
Какие?
— Освобождены Ровно, Луцк и Сарны.
— Это правда? — встрепенулась Аня.
— Правда.
— Это значит, — Аня отстранила от себя стакан с лекарством, — многие отряды Черниговско-Волынского соединения уже встретили части нашей армии и воюют теперь в ее рядах.
— Это значит, — медсестра выплеснула лекарство в форточку, — скоро немцам конец.
Она продолжала стоять у окна, заглядевшись на яркую голубизну весеннего неба, чуть подсвеченного вечерней зарей.
— Весна? — опросила Аня.
— Весна, — отозвалась сестра, вздохнула, спохватилась и убежала по своим хлопотливым делам.
«Сердечная», — благодарно подумала Аня.
Глава XVIII
ШАРИКИ ИЗ ПЛАСТИЛИНА
Каждый раз, когда в палату приносили письма, Аня напрягалась и ждала, что вот-вот назовут ее фамилию, крикнут не всерьез:
— А ну, пляши!
Но писем не было.
Прошел месяц, другой… За окном расцвела и отцвела верба. Вместо ландышей, которые стояли на тумбочках, теперь алели тюльпаны…
В палату вошла сестра и негромко, чтобы не нарушить покой больных, произнесла:
— Аня, вам письмо…
Чужие руки вскрыли конверт, поднесли листок голубоватой бумаги к самым глазам.
— Я сама, — запротестовала Аня и пальцами здоровой руки стиснула письмо.
Поначалу она не разобрала ни строчки. Все они расплывались оттого, что смотреть на них приходилось сквозь слезы, застилавшие глаза.
«Моя родная, — писала мама, — если бы ты только знала, как я счастлива, что нашла тебя, если бы ты только знала… Ты одна у меня осталась, одна, совсем одна, потому что Женя…»
Письмо упало на одеяло. Аня судорожно глотнула воздух и потемневшими от горя глазами уставилась в белый потолок госпитальной палаты.
Потом рука ее опять потянулась к письму:
«Не плачь, не плачь, пожалуйста. Я наплакалась вдоволь — и за тебя и за себя. Нам с тобой во что бы то ни стало надо выжить. Хотя бы потому, что мы очень нужны одному хорошему человеку — твоему отцу. Он в Свердловске. Спросишь, почему? Потому же, почему ты сейчас лежишь в госпитале. Но если ты пишешь, что раны твои пустяковые (во что я все-таки не очень верю) — ему этого писать просто невозможно. Не плачь, а прими правду мужественно, как и подобает человеку, знакомому с войной не понаслышке, — твой отец обгорел в танке и ослеп…»
Аня не заметила, как к ее кровати подошел «обход» — хирург и сопровождающие его врачи и сестры.