Водная гладь перестала быть гладью. По ней шли суровые седые валы. Ветер ярился, мча по небу клочья облаков и играя «Чайкой», как щепкой. Фабьев прогнал от штурвала Гену и встал за него сам. Уверенные руки опытного штурмана вели роскошную яхту по этому океану другого мира с той же легкостью, что и по изведанным морям Земли. Глаза то и дело привычно падали на компас, автопрокладчик, экран спутниковой навигации, но тут же разочарованно перебирались к висящей над штурвалом хриспандровой иголке, твердо указывающей в одну и ту же сторону.
- Ух, как бушует! – заглянул в иллюминатор Колобков. – Не потонем, Василь Василич?
- Иваныч, пошел к черту из моей рубки!!! – зарычал на него Фабьев. – Не до тебя!
Колобков трусливо ретировался. В такие минуты тихий штурман в отставке превращался в бешеного зверя. Вполне мог и в ухо заехать.
Шторм бушевал несколько часов. Девять баллов переросли в десять, а затем и в одиннадцать. На палубу никто не выходил – волны перехлестывали через борта. «Чайку» несло по воле стихии, как бумажный кораблик. Но великолепное судно, разработанное калифорнийскими инженерами и построенное на голландских судоверфях, вновь подтвердило, что стоит своих денег с лихвой. Да и Василий Васильевич за свою зарплату выкладывался по полной. На суровом обветренном лице играла счастливая улыбка – ради таких минут он жил.
К ночи волнение утихло. Хотя увидел это один только Фабьев – все остальные давно уже спали, не обращая внимания на качку. Очень уж длинные сутки на Эйкре – организмы, привыкшие к земным двадцати четырехчасовым циклам, не могли сходу перестроиться.
Чудесный элемент тепорий светился все слабее и слабее. Штурман включил прожектор – узкий сноп белого огня прочертил непроглядную тьму, устремляясь в бесконечную даль. Фабьев начал медленно поворачивать его из стороны в сторону – не мелькнет ли где клочок суши? Однако шторм окончательно спутал и без того очень приблизительный курс – теперь догадаться, где в этом океане затаился остров Волхвов, стало еще труднее.
К середине ночи пассажиры «Чайки» начали просыпаться. Хотя до рассвета еще оставалось больше двенадцати часов. За обеденным столом все чувствовали себя ужасно неловко – никто не привык завтракать, когда за иллюминаторами царит беспросветная мгла. Ее отчасти рассеивали только легкие зарницы высоко в небе – большие сгустки тепория, находясь в темной фазе, иногда вспыхивали на какой-то миг.
- Серега, а я вот вчера насчет штукатура не понял, - вернулся к запавшей в душу теме Колобков. – Что общего-то?
- Совершенно ничего... – равнодушно ответил Чертанов, ковыряя холодную овсянку.