- Оба целые, - с явным удовольствием взмахнул великолепными крыльями Угрюмченко-беркут. – Как молодой! Иваныч, а может, погодить немножко? Страсть полетать попробовать хочу... Всю жизнь под водой плавал, охота хоть разок в небушко порхнуть...
После того, как первый шок прошел, Угрюмченко перестал требовать, чтоб его срочно вернули к человеческому облику. Не потому, что понравилось быть птицей, а просто по причине осторожности – а вдруг и правда так расколдуют, что еще хуже станет? К тому же Петрович-беркут чувствовал себя лучше, чем Петрович-человек: пропали неприятные хрипы в груди, перестала шалить печень, давно изъеденная циррозом, и, хотя этого он пока еще не знал, бесследно испарился нарождающийся рак пищевода.
- Подушка пойдет? – приволок огромную подушку Вадик.
- Пойдет! Тоже с перьями! Гы-гы, Вадик, а ты где это такую подушищу нашел? У нас такие только...
- Ага, у бабушки, - расплылся в улыбке близнец. – Я у нее из-под головы вытащил.
- А я – вторую! – пропыхтел Гешка, тащащий вторую подушку, точно такую же.
Матильда Афанасьевна всегда спала на двух огромных подушках, положенных друг на друга. А третью, маленькую, клала под ноги.
- Бабку без подушек оставили?.. – сурово нахмурился Колобков. – Надо вас за это наказать!.. потом. А пока вот вам немножко мелочи на мороженое.
Близнецы приняли от отца две сторублевки и одинаково ухмыльнулись. Они уже давно выучили, что папа никогда не сердится, если подстроить бабушке Матильде какую-нибудь гадость. Наоборот, может слегка субсидировать наличными.
- Дед! – хлопнул Каспара по плечу Чертанов.
- А?! Что?! Я не сплю, не сплю! Чего надо?!
- Вот тебе экспериментальный полигон. Преврати подушку в человека.
- Да не в какого попало, а в Петровича! – дополнил Колобков.
- Э, э, Иваныч, не надо! – заволновался настоящий механик. – Зачем нам тут два Петровича?
- А мы одного за борт скинем.
- Не надо, Иваныч! А вдруг перепутаете и настоящего скинете?!
- Вы сами знаете, чего хотите? – сухо осведомился Бальтазар.
А с рук Каспара уже срывались миллионы крошечных искорок, несущихся к подушке. Они окутали ее плотным кольцом, постельная принадлежность начала вздуваться, расти... и вдруг резко лопнула. Только перья во все стороны полетели, да сиротливо опала на палубу рваная наволочка.
- Это мог быть я, - тихо констатировал Угрюмченко, невольно пряча клюв под крылом в чисто птичьем жесте. Орлиное тело начинало потихоньку сливаться с человеческими разумом и душой, привнося новые инстинкты и умения.
- Ничего страшного, у нас еще одна есть! – поспешил пододвинуть вторую подушку Колобков. – Давай, дед, попробуй еще раз! Только аккуратнее!