Впрочем, я немного отвлеклась. Ольгетта как раз сетовала на то количество работы, которое ей пришлось выполнить сегодня по моей вине, а я между тем рассеянно теребила один из цветков в своем роскошном букете, не обращая внимания, что сыплю оборванные лепестки на только что подметенный и протертый пол.
– Ольгетта, – оборвала я ее на полуслове, очнувшись от своих раздумий. Виновато улыбнулась. – Я, пожалуй, пойду к матери. Отдам ей цветы, пока все их не искрошила здесь.
Служанка кинула взгляд на пол, заметила следы моего преступления и поджала губы. Ее явно не привело в восторг то обстоятельство, что за краткий разговор я успела изрядно намусорить. Однако она промолчала, лишь с тяжким вздохом поднялась и потянулась за тряпкой, смиренно лежащей около книжного шкафа, куда ее откинули ранее.
Я тихонько выскользнула из библиотеки и почти что вприпрыжку кинулась на второй этаж, где находились покои моей матушки. С начала болезни она спала отдельно, чтобы никого не беспокоить своей разыгравшейся бессонницей. Порой, когда я пробиралась мимо ее комнаты перекусить в неурочный поздний час чем-нибудь сладким на кухне, то видела косые полосы света, выбивающиеся из-под двери. Матушка предпочитала долгое ночное безделье заполнять чтением книг. Правда, в последнее время она все чаще жаловалась на болезненную чувствительность глаз к свету, которая мешала ей предаваться любимому занятию.
Остановившись напротив дубовой двери, я тихонечко поскреблась в нее. Подождала немного и постучалась опять, на этот раз более громко. И вновь не получила разрешения войти.
Дурное предчувствие заставило меня вздрогнуть. А что, если Фабион ошибся в своих предположениях и некромант уже убил мою мать, испугавшись скорого разоблачения?
Эта мысль меня настолько напугала, что я, наплевав на все правила приличия, со всей силой пнула дверь, распахнув ее настежь.
– Мама! – Я влетела в комнату, откинув в сторону с таким трудом собранный букет. – С тобой все в порядке?!
Тишина. Настолько полная и пугающая, что на миг мне показалось, будто я оглохла.
– Мама? – Я сделала крохотный шажок к постели, на которой под одеялом угадывались очертания фигуры. – Что с тобой? Тебе плохо?
Накатил ледяной ужас. Сердце подскочило к горлу, затем рухнуло куда-то в пятки, где отчаянно заколотилось.
– Мама? – Я уже почти плакала. – Ну пожалуйста, не молчи! Скажи хоть что-нибудь!
Моя рука сама взялась за край одеяла. Словно нехотя оно соскользнуло с кровати, обнажив лежащую на спине женщину. И в тот же миг я закричала. Завизжала, забыв про все свои хорошие манеры благовоспитанной саэриссы – дочери знатного древнего рода. Потому что на меня уставилась мертвым взглядом тин Ималия. Седые волосы воспитательницы разметались по подушке. Руки были чинно вытянуты по бокам. Только одна маленькая деталь портила эту картину – рукоятка кинжала, торчавшего из груди несчастной. И огромное кровавое пятно, расплывшееся на простынях.