Очень хорош Набоков. Его надо оценивать по шкале, им самим утвержденной. То есть по шкале чести и эстетизма. Не стоит ждать от него бытописания или принципиальной духовности. Его литература духовна, насколько духовна жизнь природы. Нельзя обвинять в аморализме засуху или тропический ливень…
…«Мастер» Булгакова — замечательная книга, точно сконструированная и при этом — лирическая. Сочетание лирики и математического расчета…
…Пастернак мне кажется несколько декоративным…
…Иногда русская литература присваивает функции церкви. Лично мне это импонирует. Хотя в Америке церковь и культура разделены более четко…
…Из современных русских? Ерофеев, Войнович…
Мне было приятно все это слушать. Давно уже чужие суждения не подкупали меня так решительно.
С Вайлем и Генисом — уж как дружны! По телефону друг другу читаем страницы из Гоголя. А вот насчет Зиновьева — разошлись. И с «Эхом» какие-то неясности… Не говоря о Мамлееве…
Тогда я позвонил домохозяйке Радмиле Керн, которая хорошо знает английский язык. Я спросил:
— Ты читала рассказы Стивена Диксона? На кого он похож?
— На тебя, — сказала Рада, — на тебя и похож… Городские истории. Банальность, гротеск… Два плана, экстатический и будничный…
Я обращаюсь к Стивену:
— Ты выпустил четыре книги. Две из них — в «Харпер энд Роу». Опубликовал 125 рассказов… А как насчет денег. Был ли коммерческий успех?
Стивен ответил коротко и четко:
— Гордится, гордится, — сказала Анн Фридман.
Стивен перебил ее:
— Одна книга могла стать бестселлером. Если бы издательство потратило хорошие деньги на рекламу…
— А мог бы ты написать коммерческий роман? Поставить себе такую задачу?
— Думаю, что мог бы. Опыта у меня достаточно. Но это значило бы убить в себе писателя. Нельзя после «Гамлета» браться за телесерию. Пути обратно — нет. Это хорошо понимал Томас Вулф…
— До чего напоминает Охапкина! — сказала моя жена. (Давно уже пора вывести ее на сцену.) — До чего напоминает Охапкина!..
…Охапкин двадцать лет писал стихи. Его нищета граничила с безумием. Питался он булкой и злаками с газона.
У него был кот. Звали кота — Барометр. Кот выполнял ответственную функцию.
Дело в том, что поэт боялся умереть от истощения. Человек потусторонний, он рисковал не заметить собственной кончины.
И он приобрел кота. Кот служил показателем жизни. Если кот терял сознание от голода, поэт шел к друзьям. Занимал три рубля. Покупал макароны себе и коту. И вновь принимался за стихи.
Кот заменял ему пульс…
— До чего напоминает Охапкина! — сказала моя жена…
Недавно Анн и Стивен уехали в Мэйн. Анн в свободные часы переводит мой очередной рассказ. Задает в письмах интересные вопросы. Например, «Что такое — вобла?» И жалуется, что Диксон очень громко стучит на машинке.