В случае интервенции разразится огромный скандал. И дело не в сопротивлении поляков. Активного сопротивления не будет. Польские рабочие не вооружены. Армия в лучшем случае разойдется по домам. Все ограничится незначительными диверсионными актами.
Советские власти — если они решатся на это — захватят Польшу мгновенно. Причем без особого кровопролития.
И тут начнется самое ужасное.
Когда-то Валенса произнес очень серьезную фразу:
— Можно захватить Польшу. Нельзя заставить поляков работать…
Это правда. А значит, в Польше увязнет огромный советский корпус. А значит, нужно будет кормить тридцать шесть миллионов поляков.
Такого советская экономика не выдержит. Начнется агония…
Советские власти колеблются. Теоретически у них есть два пути:
1. Дать Польше независимость. Оставить ее в покое. Предоставить ей возможность жить самостоятельно.
Этого не будет. Этого советская власть не допустит. Если это произойдет, можно собирать чемоданы и отправляться домой…
2. Оккупировать Польшу. Перессориться со всем миром. Окончательно разрушить советскую экономику. И с горя начать мировую войну…
Разумеется, существуют полумеры, компромиссы. Можно тянуть время. Дожидаться благоприятного момента.
Разумеется, захват Польши будет инспирирован. Разумеется, этому будет предшествовать (и уже предшествует) оглушительная демагогическая кампания.
Но это все — косметика. Физиономия тоталитарного режима остается прежней.
Пока что власти колеблются. Но опыт показывает — из двух зол советский режим выбирает большее.
Ждать осталось недолго…
Каждый народ имеет свое лицо. Лицо многострадальной Польши хранит выражение обреченности.
Я буду счастлив, если мои прогнозы окажутся несостоятельными…
«Новый американец», № 60, 1–7 апреля 1981 г.
КР БОЖЕ, В КАКОЙ УЖАСНОЙ СТРАНЕ МЫ ЖИВЕМ!
Боже, в какой ужасной стране мы живем!
Можно охватить сознанием акт политического террора. Признать хоть какую-то логику в безумных действиях шантажиста, мстителя, фанатика религиозной секты. С пониманием обсудить мотивы убийства из ревности. Взвесить любой человеческий импульс…
В основе политического террора лежит значительная идея. Допустим, идея национального самоопределения. Идея социального равенства. Идея всеобщего благоденствия.
Сами идеи — достойны, подчас — благородны. Вызывают безусловный протест лишь чудовищные формы реализации этих идей.
В политическом террористе мы готовы увидеть человека. Фанатичного, жестокого, абсолютно чуждого нам… Но — человека.
Мы готовы критиковать его программу. Оспаривать его идеи. Пытаться спасти в нем живую, хоть и заблудшую душу.