Появляется в газете спорный материал. На следующий день звонки:
— Вы посягнули на авторитеты! Вы осквернили святыни! Нарушили, затронули, коснулись…
Еще раз говорю — нет святых при жизни! Нет объектов вне критики!
Нет партийных указаний! Нет методических разработок! Нет обкомовских директив!
Читатель делает выводы — сам. И другого пути — нет. Вернее — есть. Через советское посольство и кассы «Аэрофлота».
Дальнейшее прошу напечатать покрупнее:
ГАЗЕТА ЯВЛЯЕТСЯ НЕЗАВИСИМОЙ И СВОБОДНОЙ ТРИБУНОЙ.
ЭТА ТРИБУНА ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ НОСИТЕЛЯМ РАЗНЫХ, А ЗАЧАСТУЮ И ДИАМЕТРАЛЬНЫХ МНЕНИЙ.
РЕДАКЦИЯ НЕ ВСЕГДА РАЗДЕЛЯЕТ МНЕНИЯ АВТОРОВ И НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЛИШЬ ЗА УРОВЕНЬ ДИСКУССИИ…
В остальном — дело за читателем!..
Нелегкое это благо — свобода выбора. Помню, зашел я с матерью в кондитерскую лавку на Бродвее. Что-то ей не понравилось. Она и говорит:
— Хорошо бы в жалобную книгу написать. Или позвонить куда-нибудь…
— А может, — говорю, — просто зайти в другую лавку?..
«Новый американец», № 20, 23–28 июня 1980 г.
Увы, это так. И чем дольше я живу в Америке, тем решительнее в этом убеждаюсь.
Мы — воспитанники тоталитарной системы, ее послушные ученики. И над каждым тяготеют десятилетия одуряющей выучки.
Конечно, среди нас есть отличники и лодыри, вундеркинды и тупицы, активисты и несоюзная молодежь. Но в главном мы — едины. На каждом пылает огненное страшное тавро — «Made in USSR»…
Попытайтесь вообразить огромное зеркало. Размером с озеро Байкал. А на берегу этого озера (или зеркала) — многотысячную разношерстную толпу. Колонны третьих эмигрантов.
А теперь давайте разом окунемся в эту незамутненную гладь. Давайте мужественно на себя полюбуемся…
Партия — наш рулевой!..
Вернее — поводырь. Поскольку речь идет о благоприобретенной духовной слепоте.
Кто из нас может похвастать самостоятельной духовной биографией? (А ведь цена любой другой биографии — копейка.)
Среди моих знакомых чуть ли не единственный — Бродский. Судьба которого уникальнее его поэзии.
Я довольно хорошо знал его молодым. Он производил невероятное впечатление.
Разумеется, он не был советским человеком. Любопытно, что и антисоветским не был. Он был где-то вне…
В нем поражало глубокое отсутствие интереса к советским делам. Совершенное в этом плане невежество. Например, он был уверен, что Котовский — жив. И даже занимает какой-то важный пост. Убежден был, что политбюро состоит из трех человек. (Как в сказке.)
На работе он писал стихи. (Пока его не увольняли.) С начальником отдела кадров мог заговорить о Пастернаке…
При этом Бродский вовсе не казался отрешенным человеком. Не выглядел слишком богомольным. Дружил с уголовниками. (Видимо, его привлекали нестандартные фигуры.) Охотно выпивал… Мог в случае необходимости дать по физиономии…