-Что это?
-Ну, как ты потерял отряд?
Лицо толстяка светилось любопытством; любопытство сидело в каждой морщине, в каждой складочке кожи, блестело в глазах.
Рассказать ему о Николае, о ЧП, о том, как покачивались на веревках освежеванные тела Самира и Машеньки, о Кляйнберге, о питерах? Рассказать о Паше? Рассказать, как сдавливает сердце животный страх, и Теплая Птица трепещет где-то в горле, готовая покинуть клетку?
-Молчишь? Понимаю,- толстяк вздохнул и поднялся с кресла. – Эта любовь лишь твоя и трибунала. Третий – лишний.
Он засмеялся.
В комнату вошел стрелок.
-Конунг, машина готова.
Я кивнул Сергею и вышел за конвоиром.
Метель плясала над сугробами, былье колыхалось. Черная обледенелая машина никак не желала заводиться; шофер, сражаясь с ней, неистово матерился. Конвоир глядел в одну точку перед собой, держа автомат на коленях.
Наконец, тронулись. За окном поплыла Вторая Военная. Бараки, плац, снова бараки. Снуют стрелки, из труб идет сизый дым. Жизнь, такая, какая она есть. Ни плохая, ни хорошая. Та, что есть. Этой жизни нет дела до меня, до трибунала, который мне грозит смертью, до моей мечты о Серебристой Рыбке, до моей любви к Марине. Кем ты себя возомнил, Христо? Кем меня возомнил? Муравьи, вознамерившиеся перетащить в свой муравейник весь лес – со столетними соснами, кустами жимолости и медведями-шатунами.
Вот и башня. Приехали. Но… Что это?!
Я открыл дверцу, выпрыгнул на снег. Конвоир вскрикнул: «Куда?» и – за мной. Но я не собирался бежать (как отсюда убежишь?), а просто замер, глядя на виселицу в форме креста, установленную перед входом в административное здание. Склонив на бок припорошенные снегом головы, на ней покачивались два тела. Веревки – скрип-скрип.
Женщина.
«Горло повешенной бабы, чье тело, как колокол било над площадью голой».
И подросток. Вернее, мужчина, похожий на подростка.
Букашка и Христо.
Рев убиваемого животного вырос в груди, но не вырвался на волю, а лишь заморозил душу. Я оцепенел, превратился в скованный льдом труп.
-А этих три дни, как повесили, - охотно сообщил конвоир. – По личному распоряжению Лорд-мэра. Сектанты, мать их. Отловили в резервации – и в галстуки.
-Двоих? – хрипло спросил я.
-Да. Бабу и мутанта-недоростка. Баба визжала, как свинья, а мутант ничего так держался. Когда ему петлю накинули, стал что-то орать про новый мир и возрождение. Идиот, блядь.
Значит, Марину не поймали. Или - поймали, и она сейчас там, в сырых казематах ОСОБи?
Что мне делать? Куда бежать? Марина!
Я метался в себе, как зверь в клетке. Но снаружи это состояние, видимо, никак не проявлялось, потому что конвоир совершенно спокойно достал из кармана папиросы, закурил, предложил мне. Я выхватил папиросу из желтоватых пальцев.