— Да.
— А она — нет. Больше нет… Ее комната выходит на стоянку, где круглые сутки горит свет, слушает металлический скрип тележек, разговоры санитарок и храп соседок… Их телевизоры орут всю ночь. И… И она подыхает…
— А твои родители? Они не могут позаботиться о ней?
— Ох, Камилла…
— Что?
— Лучше не спрашивай… Спи.
— Не хочу.
— Франк…
— Ну что еще?
— Где они, твои родители?
— Понятия не имею.
— То есть как это?
— У меня их нет.
— …
— Отца я не знал… Какой-то незнакомый мужик «облегчился» на заднем сиденье машины… А моя мать… она…
— Что?
— Она была не слишком довольна, ну и…
— Что?
— Ничего…
— Что — ничего?
— Она не хотела…
— Этого мужика?
— Нет — маленького мальчика.
— Тебя воспитала бабушка?
— Бабушка и дедушка…
— Он умер?
— Да.
— Ты никогда ее больше не видел?
— Камилла, заклинаю тебя, умолкни. Иначе потом тебе придется укачивать меня в своих объятиях…
— Я согласна. Давай. Я готова рискнуть…
— Лгунья.
— Так не видел?
— …
— Прости. Умолкаю.
Она услышала, как он перевернулся на другой бок.
— Я… До десяти лет я ничего о ней не слышал… На день рождения и Новый год мне всегда дарили подарки, но потом я узнал, что они меня дурили… Из любви, но все-таки дурили… Она никогда нам не писала, но я знаю, что бабуля каждый год посылала ей мои школьные фотографии… И на одной из них… поди знай, может, я вышел лучше обычного… А может, учитель меня причесал. Или фотограф показал мне пластмассового Микки-Мауса, чтобы я улыбнулся? Неважно, маленький мальчик на фотографии заставил ее почувствовать угрызения совести, и она заявилась, чтобы забрать меня с собой… Не буду пересказывать тебе ужасающие подробности… Я орал как резаный, потому что хотел остаться, бабуля меня утешала и все повторяла, как это замечательно, что у меня наконец появится настоящая семья, и выла громче меня, и прижимала к своей пышной груди… А дед молчал… Я могу не продолжать? Ты достаточно умна — сама домыслишь… Поверь, было жарко…
В конце концов я сел в ее машину, и мы уехали. Она познакомила меня со своим мужем и со своим младшим сыном, показала, где я буду спать…
Сначала мне все ужасно нравилось, особенно спать на втором ярусе кровати, но однажды вечером я расхныкался и сказал, что хочу вернуться домой. Она ответила, что мой дом теперь здесь, и велела заткнуться, чтобы не разбудить малыша. В ту ночь я описался. В ту и во все последующие. Ее это выводило из себя. Она говорила: я уверена, ты это делаешь нарочно, лежи в луже, тем хуже для тебя. Это все твоя бабка виновата. Она тебя испортила. А потом я чокнулся.
Понимаешь, я ведь всегда жил на свободе, бегал по полям, каждый вечер после школы ходил на рыбалку, дед брал меня с собой по грибы, на охоту, в кафе… Я вечно шлялся в сапогах, бросал велосипед в кустах и «перенимал опыт» у браконьеров — и вдруг оказался в дешевом гнилом доме в занюханном предместье, запертый в четырех стенах с телевизором и другим малышом, которому доставались вся любовь и нежность… И я слетел с катушек. Я… Нет… Неважно… Три месяца спустя она посадила меня в поезд, сказав, что я сам все испортил…