Она молча кивнула и, пронизанная прелестью его поцелуя, ближе приникла к нему. Так они стояли долго-долго, погружаясь в суть поцелуев, как любовники, впервые познающие друг друга. Мелисса отметила про себя острую трогательность такого общения.
Чувствуя ее дрожь, Казимиро отстранился и посмотрел на нее. Ее глаза были закрыты. Он начал вынимать заколки из ее прически; волосы, освободившись, упали ей на плечи блестящим темно-каштановым водопадом. Потом он расстегнул длинную молнию ее платья. Оно стекло вниз и легло на пол маленьким шелковым озером. Тогда он отступил и внимательно оглядел ее.
— Так гораздо лучше, — прошептал он удовлетворенно. — Гораздо лучше, моя прелесть.
Мелисса поняла, что он имел в виду: шелковое белье выглядело намного лучше, чем поношенная, нелепая майка. Она стала совсем другой женщиной и чувствовала себя так, словно, облачившись во все это великолепие, изменила самой себе. «Фальшивка», — мелькнуло у нее в голове, но ощущение нежного прикосновения шелка к коже было настолько приятным, что Мелисса тут же отбросила последнюю мысль. Она посмотрела на Казимиро из-под длинных полуопущенных ресниц, и его потемневшие от желания глаза сказали ей, как сильно он ее жаждет.
— Казимиро, — прошептала она.
Ему отчаянно захотелось овладеть ею прямо здесь, на балконе, а их кожу омывал бы лунный свет, но подумал, что ее стоны могут привлечь внимание какого-нибудь репортера, который, возможно, дежурит где-то на скалах с камерой с телеобъективом.
— Пойди сюда, — произнес он хрипло и, притянув Мелиссу к себе, взял на руки и понес в спальню.
Там он уложил ее на кровать, и ее волосы рассыпались по подушкам. Она потянулась к нему.
— Поцелуй меня еще раз, — шептала она. — Поцелуй меня еще раз.
Казимиро позабавило это тихое требование. Он осознал, что поцелуй может иметь миллион разновидностей, и сейчас ему открылась еще одна. Его охватило ощущение, будто в комнате совершается какое-то волшебство. Чтобы развеять странное наваждение, король отошел от кровати. Увидев разочарование на лице Мелиссы, он усмехнулся и указал на брюки и рубашку:
— Понимаешь, милая, на тебе так мало одежды, а на мне так много. Это нехорошо.
— Нет, — грустно согласилась она, наблюдая, как он раздевается.
Она знала, что должна бы радоваться этому зрелищу, но вид его могучего обнаженного тела внушил ей робость. Ей вспомнился Казимиро в ее маленькой комнатке со старой узкой кроватью, на которой они, сонные, лежали, прижавшись друг к другу. Теперь все было по-другому: король выглядел таким устрашающим среди всего этого великолепия.