Причина моего пристального внимания была вовсе не в том, что от прелестей Лиды невозможно было отвести глаз (хотя я и отметил, что она отличалась довольно приятным сложением – стройная, гибкая и одновременно крепко сбитая, широкобедрая). Давным-давно ушли в прошлое те времена, когда меня (да и Осецкого тоже) можно было взволновать возможностью созерцать обнаженную девушку. Причина моего интереса была в ином. Что-то такое неуловимое почудилось мне в размытом образе, искаженном колышущейся водой…
Наплескавшись в еще не слишком теплой москворецкой водичке, мы как-то синхронно повернули к берегу и поплыли к нему наперегонки. Не доплывая до него, Лида остановилась, нащупывая ногой дно, и затем встала на песок, переводя дыхание. Вода не скрывала верхней части ее груди, и у меня невольно вырвался вопрос:
– О, где это тебя так?
И моя спутница без дальнейших пояснений догадалась, что речь идет о коротком шраме от колото-резаной раны, располагающемся практически ровно посредине ее груди, в ложбинке между двумя небольшими полушариями.
– Я же говорила тебе, что не люблю леса, – коротко бросила она, оттолкнувшись ногами от дна и начав лениво подгребать руками и ногами против течения. – Вот это и есть от него зарубка на память. – Она повернулась ко мне лицом, сделав гребок на боку, и после секундной заминки продолжила: – Это было весной двадцать первого года. Гнали мы одну банду, и где-то под Боровском те ушли в совсем глухие леса. Отпускать их не хотелось, и пришлось нашей группе с приданным отрядом ЧОН встать на ночевку прямо в лесу. Ночью я стояла в карауле. Вот тогда все и случилось…
Девушка умолкла, продолжая потихоньку плыть практически на одном месте. Пауза затянулась на четверть минуты, когда она заговорила вновь:
– Спас меня случай. То ли мне послышался какой-то шорох, то ли взгляд в спину… Не могу сказать точно. Но я резко обернулась, и тут тяжелый нож, брошенный из темноты, ударил меня прямо в грудину. От сильного удара и от неожиданности я оступилась и шлепнулась задом на землю, однако не забыла пальнуть из нагана, который держала в руке. Вокруг тут же началась стрельба, в ночном сумраке метались какие-то тени, а я, как дура, так и просидела весь бой на земле, с этим ножом, застрявшим острием в грудине. Лишь после боя ребята обнаружили меня и выдернули этот ножик. Больно было…
Закончив свой рассказ, Лида обогнала меня, пронырнув под водой к самому берегу и, не выказывая никакого смущения, вылезла на песчаный пятачок у воды, позволяя прекрасно обозреть себя сзади, и скользнула в просвет между ветвями ракитника. Вскоре она вышла из-за кустов уже одетая, продолжая вытирать волосы полотенцем, в то время как сумка болталась у нее на локтевом сгибе. Закончив вытираться, она поставила сумку на землю, чтобы убрать туда полотенце и достать гребешок. В раскрытой сумке был ясно виден аккуратно сложенный темно-синий цельный купальник по моде тех лет: со штанишками, полуприкрытыми коротенькой юбочкой в голубую полоску, и с маленьким «матросским» галстучком на неглубоком вырезе спереди.